Я уже откозырял и сделал поворот к двери, как вдруг она распахнулась и в горнице — без вызова и доклада — оказался красавец-лейтенант с черными отметинами на сияющем лице.
— Вот он немец, достали-таки, товарищ генерал.
И вытянувшись в струнку:
— Товарищ генерал-майор, ваше приказание выполнено. Немец-снайпер обнаружен, захвачен и доставлен. Ранен, правда. Тащили во всю мочь, чтобы не помер до времени…
Лизюков и все, кто был с ним, вышли в переднюю. На полу лежал рыжий унтер-офицер. Одной рукой он прикрывал глаза, другую прижимал к животу. Щека, руки, да и все его обмундирование было в саже. Тяжелое частое дыхание доносило запах чего-то спиртного.
— Где был?
— В дымоходе, товарищ генерал-майор. Вынул в трубе кирпич и через то стрелял. Во, гад, что придумал. Скольких людей погубил.
И снова донеслось знакомое "Файер", "Нох файер". Немец откинул руку, обвел нас ненавидящим взглядом и чуть усмехнулся.
Адъютант тронул меня за руку: "Пошли". Видно, что и он был взволнован. Так ли, как я? Или по-другому?
9
В штабе полка, помещавшегося в большой комнате запущенного дома (для пущей маскировки?), нас провели к командиру. Увидев нас, он откинул шинель, которой прикрывался, тяжело поднялся с видавшей виды тахты, потянулся… Подушкой ему служила старая расписная думочка. На столе, заваленном картами, коптил вставленный в пустую артиллерийскую гильзу фитиль.
— …в ваше распоряжение…
— Знаю, звонили. И пока вы шли на штурм, его отменили. Хорошо бы навсегда. Садитесь, разговор есть.
— Слушаюсь, товарищ майор.
— Рассказывайте, кто вы, что вы… самое важное. Отцы, дети, есть ли кто за границей… не обязательно. Чего оторопели?
Чего оторопел? Боюсь, что современному читателю, особенно молодому, речь майора ничего не скажет. Стало правилом, что всякий разговор о назначении начинался неизменным: мать-отец-родственники за границей-репрессированные… Только очень смелый и доверчивый человек мог сказать такое незнакомцу, каким я и был в ту минуту.
Несколько дельных вопросов. И затем:
— Вчера у меня тяжело ранило командира роты. Да, тот же снайпер. Он еще утром здесь лежал. Ни на один мой вопрос не ответил. Сказал только… немецкий знаете? Записал я его слова: "Цуфиль цершнирт".
— Я его видел уже без оков.
— Если бы оковы. Связали его телеграфным шнуром. А он и без того помирал. Сволочь, конечно… но солдат отменный… Уважение вызывает. Так вот: могу назначить вас командиром второй пулеметной роты. На место выбывшего… Чего молчите?
