История Французской революции с 1789 по 1814 гг. | страница 44



За принятой для всеобщей проверки полномочий мерой последовала и другая, еще более энергичная. Третье сословие, закончив проверку, по предложению Сьейеса, 17 июня провозгласило себя Национальным собранием. Этой смелой выходкой, этим объявлением наиболее многочисленного сословия, сословия, единственно обладавшего законными полномочиями, помимо всех других сословий, пока они не подчинятся совместной проверке полномочий, представительным учреждением всей Франции, разом решались все спорные вопросы и совершалось превращение собрания Генеральных штатов в собрание народа. Сословное начало исчезало из политического уклада, и этим был сделан первый шаг к уничтожению классовой розни и в частной жизни. В незабвенном декрете 17 июня предсуществовала уже ночь на 4 августа; надо было, однако, отстоять принятое решение, и можно было опасаться, что поддержать такое решение не будет возможности.

Первым декретом Национального собрания было признание за собой верховной власти. Оно как бы поставило от себя в зависимость привилегированные сословия, провозгласив нераздельность законодательной власти. Оставалось еще справиться с двором при помощи налогов. Собрание признало их незаконность, но тем не менее постановило, что они должны быть платимы временно, пока оно существует, и должны быть прекращены в момент роспуска Собрания; Собрание успокоило капиталистов, обеспечив государственный долг, и позаботилось о нуждах народа, создав Продовольственный комитет.

Подобная твердость и предусмотрительность возбудили восторг народа. Те же, кто руководил двором, поняли, что поддерживаемые ими между сословиями несогласия не привели к желанной цели, что нужно для ее достижения искать других средств. Они думали, что одна королевская власть способна прямым приказом поддержать существование сословий, не нашедшее достаточной опоры в оппозиции дворянства. Чтобы заставить Людовика XVI принять враждебные меры, надо было, однако, устранить от него осторожные и миролюбивые советы Неккера; случай тому представился во время поездки короля в Марли. Король, одинаково подчинявшийся влиянию и хороших и дурных советов, окруженный двором, замешанным в партийную политику, поддался упрашиваниям, произведенным во имя интереса короны и религии, остановить мятежные действия общин и пообещал исполнить все, что от него желал получить двор. Было решено, что король явится в Собрание с возможной помпой, отменит принятые им решения, предпишет сохранение сословий в виде основного монархического закона и сам наметит те реформы, которые должны произвести Генеральные штаты. С этого времени место правительства занял тайный совет, и действовать стал он не под сурдинку, как прежде, а совершенно открыто. Планы действия и вырабатывались, и приводились в исполнение исключительно хранителем печати Барантеном, графом д'Артуа и принцами Конде и Конти. Неккер потерял всякое влияние: он предложил королю план примирительных действий, который мог бы иметь успех, пока еще борьба не дошла до такого ожесточения, но который был совершенно недействительным при нынешних обстоятельствах. Он предложил устроить снова в присутствии короля общее собрание Штатов и на нем согласиться на поголовное голосование в вопросах о налогах, но оставить в силе голосование по сословиям в делах частных интересов и привилегий. За мерой этой, неблагоприятной для третьего сословия, так как она поддерживала злоупотребления, давая в руки дворянству и духовенству средство противодействия их уничтожению, должно было последовать учреждение для ближайших Генеральных штатов двух палат. Неккер любил полумеры и желал постепенными уступками провести ту политическую реформу, которую следовало осуществить сразу. Наступил момент даровать народу все права — ибо все равно он готов был взять их сам. Проект королевского заседания Генеральных штатов, и без того уже совершенно недостаточный, новым советом был превращен в план прямого государственного переворота. Совет полагал, что Собрание будет устрашено королевским повелением, что Франция удовлетворится обещанием некоторых реформ. Он не понимал, что только в случаях самой большой крайности можно подвергать королевскую власть опасности ослушания.