Да уж, семидесятые… Мать как-то рассказывала, как много тогда значили вещи. Во времена всеобщего дефицита понятие «купить» забывалось, все говорили – «достать». Через хороших знакомых («нужных людей») или, вот, у фарцов. А потом вовсю хвастаться – а вот он я какой! Не хухры-мухры – джинсы на мне! Да не какие-нибудь, а фирменные! Завидуй, серая толпа!
Джинсы, «стенки», гарнитуры… СССР был продан еще в семидесятые. Продан за тряпки. И до сих пор те же самые тряпочники скулят: «Ах, дерьмократы проклятые, нашу любимую Родину развалили». Так вы же и развалили! Сами. Что, не помните? Позабыли уже?
Вот и Рустам, комсорг, и Надька эта… Это их жизнь, и другой у них нет, как нет и другого менталитета. Чего ж тут осуждать-то? И вообще, нехорошее это дело – судить других.
Мда-а-а… Однако, где ж у этой девчонки гербарий?
А тут уже кто-то пришел – парни, девчонки:
– Ой, Надька, ты чего копаешься? Ребята новый диск принесли – «Шокинг Блю», ух потанцуем! Шиз-га-ра-а-а!
– А Том Джонс? – обиженно хлопнула глазами Надя. – А Хампердинк? Под что же медленные танцы будут?
– Э, не журись, дивчина! Найдутся и Хампердинк, и Том Джонс! Пошли давай. Лай-лай-лай… Дилайла-а-а-а…
– Ну вот, – усмехнулся им вслед Тихомиров. – Нет, чтоб петь: «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!» Так они – Том Джонс, Хампердинк, «Шокинг Блю».
Песню про Ленина Макс знал с детства – ее всегда пел отец с друзьями, после баньки, под водочку…
– Та-ак… – Макс случайно глянул в зеркало и поежился – он, как вампир, в зеркале не отражался. – Ну-ну… значит, говоришь, под матрасом?
Пошарив по койкам, он довольно быстро обнаружил серенькую папку с засушенными растениями, про которую Надька Курдюкова, конечно, и думать забыла. Молодой человек усмехнулся, пролистнул быстренько: ромашка, какой-то чахлый василек, колокольчик… ага! Вот он, цветик-семицветик!
Глава 3
ЛЮДИ МОРКОВНЫХ ПОЛЕЙ
Жить без борьбы и влечений
Разве не хуже мучений?
Поль Верлен.
Песня без слов
А цветок-то оказался тот, да не тот! Мертвый, не переливающийся всеми цветами радуги – густофиолетовым, темно-синим, небесно-голубым, красным, желтым и всеми прочими, – о нет, серый, серый, серый – это был сейчас единственный его колер, бесполезный, беспросветно угасший. Ну конечно, засушенный, гербарий – он гербарий и есть.
Никуда Макс не провалился, ни в какой туман, кокон.
Вот черт! До чего ж обидно вытянуть пустышку! Тем более в такой вот поганой ситуации…
А может, и не такой уж поганой?
