Получится ли? Если получится, поможет ли?
— Джирики, — повторил он на этот раз тише. — Мне кажется, я придумал что-то, что позволит тебе выполнить долг и одновременно поможет Слудигу и Бинабику.
Хейстен, услышав, как прерывается от волнения голос Саймона, положил палку, которую вырезал, и наклонился к нему. Джирики приподнял бровь в ожидании.
— Тебе нужно сделать лишь одно: пойти со мной к королю и королеве, то есть к Пастырю и Охотнице, — сказал Саймон.
Поговорив с Нунуйкой и Вамманаком и добившись неохотного согласия на свое предложение, Саймон и Джирики, освещенные горной луной, возвращались из Дома предка. На лице ситхи была легкая улыбка.
— Ты продолжаешь удивлять меня, юный Сеоман. Это смелый ход. Не имею представления, поможет ли это твоему другу, но тем не менее — это начало.
— Они ни за что бы не согласились, если бы ты не вступился, Джирики. Спасибо.
Ситхи сделал какой-то сложный жест своими выразительными руками.
— Все еще существует хрупкое уважение между зидайя и судходайя — детьми заката, в основном это относится к эрнистирийцам и канукам. За пять веков нельзя разрушить то благое, что создавалось на протяжении тысячелетий. Тем не менее многое изменилось. Вы, смертные — дети Лингита, как зовут вас тролли, — находитесь на подъеме. Но мой народ уже не принадлежит этому миру. — Он положил свою легкую ладонь на руку Саймона. — Есть еще связь между нами, мной и тобой, Сеоман. Я не забыл об этом. — Саймон, шагая рядом с бессмертным, не знал, что сказать в ответ. — Я прошу, чтоб ты понял лишь одно: нас очень немного. Я обязан тебе жизнью — дважды, к моему огорчению, — но мой долг по отношению к моему народу перевешивает даже ценность моего непрерывного существования. Есть нечто, от чего так просто не отмахнешься, мой смертный друг. Я, конечно, надеюсь, что Бинабик и Слудиг выживут… но я принадлежу к роду зидайя и должен донести до моего народа рассказ о том, что произошло на Драконьей горе: предательство поданных Утук'ку и смерть Аннай.
Он неожиданно остановился и повернулся к Саймону. Волосы его развевались, и в лиловатых вечерних тенях он казался духом диких гор. На мгновение Саймон уловил в глазах Джирики бесконечные годы, прожитые ситхи, и ему показалось, что он улавливает это великое неуловимое: бесконечное число поколений расы, к которой принц принадлежал, годы их истории, бесчисленные, как песчинки на берегу.
— Все не просто кончается, Сеоман, — сказал Джирики неторопливо, — даже с моим отъездом. Совсем не нужно быть волшебником, чтобы предсказать, что мы еще встретимся. Долги зидайя запоминаются надолго. Они становятся мифами. У меня перед тобой такой долг. — Джирики снова сделал руками своеобразный жест, затем достал из-под своей тонкой рубашки какой-то круглый предмет. — Ты уже видел это, Сеоман, — сказал он. — Это мое зеркало — пластинка чешуи Великого Червя, как говорит легенда.
