А сейчас разве кто-нибудь нападал на него? Никто. Охваченный неистовой злобой, он ударил Жоку — эту гадкую черту характера он, видимо, унаследовал от отца, хотя постоянно протестовал против его вспышек гнева.
Втайне Эндре надеялся, что Жока придет к нему и начнет объяснять: «Ты, конечно, был прав, я понимаю тебя». Но она не шла, а продолжала плакать в своей комнате.
Ее слезы всегда причиняли Эндре душевную боль. Правда, сестрица не принадлежала к числу слезливых, но если уж начинала плакать, то это означало, что с ней приключилась настоящая беда: либо кто-то грубо оскорбил ее, либо по отношению к ней совершена вопиющая несправедливость. В таких случаях Эндре предпринимал все, чтобы как-то успокоить и развеселить сестру. Однако сейчас он не мог пойти к ней, не мог дурачиться, поскольку понимал, что смертельно обидел ее. С каждой минутой он чувствовал себя все более отвратительно.
Плача Жоки уже не было слышно. Это несколько успокоило Эндре, хотя и не сняло душевной боли. Из окна, у которого он стоял, были видны далекие мерцающие огоньки спящего города, отчего тишина казалась еще более глубокой. «Пойду-ка к ней и попрошу прощения, — решил Эндре. — Но что я ей скажу? Мол, конечно, нельзя было тебя бить, однако ты должна понять, что виновата во всем сама. Я потому и потерял голову, что очень люблю тебя и беспокоюсь за тебя».
Он вошел в комнату сестры. Свет от бра падал на лицо Жоки. Она лежала с закрытыми глазами, прижав к себе любимого плюшевого медвежонка Тедди, и все еще всхлипывала. Она слышала, как открылась дверь, как под чьими-то ногами заскрипел паркет, однако глаз не открыла. Эндре отвернул край одеяла и присел на краешек ее кровати.
— Не сердись, Жо, — проговорил он смущенно и погладил сестру по блестящим волосам. — Сам не знаю, что со мной случилось. Я прямо-таки очумел...
Тело Жоки вновь затряслось от рыданий. Она вся съежилась, как испуганный зверек, и, судорожно прижимая к себе медвежонка, роняла горькие слезы.
— Не плачь, Жо.. Очень прошу тебя, перестань. — Только теперь Эндре по-настоящему понял, как сильно любит сестру.
Жока еще долго не могла успокоиться, а когда перестала плакать, они проговорили до самого утра.
— Мне обидно, что ты мне не веришь, — сказала она, — хотя давно должен был понять, что я не такая...
— Понимаю, Жо, понимаю, но я так волновался за тебя. И потом, я знаю мужчин. Собственно говоря, где ты была?
— В Доме киноактера. Там показывали новый фильм Феллини. Я звонила тебе несколько раз, однако никто не брал трубку.
