В последние дни у нее помутилось сознание. Леди Ланди, сидя у изголовья подруги, слушала, как та разговаривает сама с собой. Она воображала себя в каюте парусника, в преддверье неведомого будущего, и к ней вернулись вдруг голос и чуть ли не самый вид юной пансионерки, канувшие, казалось, в невозвратное прошлое.
— Мы встретимся, дорогая, и будем любить друг друга как родные сестры, — говорила она так же, как целую жизнь назад.
Перед самым концом сознание вернулось к ней. Она мягко попросила доктора и сиделку уйти ненадолго, чем очень их удивила. Когда дверь за ними затворилась, Анна взглянула на подругу, точно проснулась после долгого сна.
— Бланш, — сказала она, — ты позаботишься о моей дочери?
— Я буду ей матерью, Анни.
Анна умолкла, погрузившись в свою тяжелую думу. Вдруг по ее телу пробежала дрожь.
— Пусть для всех останется тайной то, что я тебе сейчас скажу, — прошептала она. — Я очень боюсь за свое дитя.
— Боишься? После того, что я тебе обещала?
Анна медленно и внятно проговорила:
— Я очень боюсь за свое дитя.
— Почему?
— Моя Анни очень на меня похожа.
— Да, милая.
— Она любит твою дочь, как я любила тебя.
— Да, Анни.
— Она носит имя матери, Бланш. Она так же, как я, Анна Сильвестр. Вдруг ее ожидает та же судьба?
Бедняжка проговорила эти слова, задыхаясь, едва шевеля губами. Было ясно: смерть может прийти за ней в любую минуту. Леди Ланди, пышущая здоровьем, вдруг почувствовала, как мороз подирает ее по коже.
— Не думай об этом. Ради всего святого, не думай! — Она сжала слабеющую руку.
Беспамятство опять стало заволакивать взор умирающей. Руками она пыталась делать какие-то знаки, леди Ланди наклонилась к ней и разобрала еле внятный шепот:
— Воспитай ее не так, как воспитали меня. Пусть она будет гувернанткой. Пусть сама зарабатывает свой хлеб. Пусть не идет на сцену, не учится петь, не будет актрисой, как ее мать!
Голос ее прервался; секунду-другую она молчала, потом слабо улыбнулась и заговорила прежним девическим голосом с тем же давним выражением: — Поклянись, Бланш!
Леди Ланди поцеловала подругу и ответила, как тогда, в каюте парусника:
— Клянусь, Анни.
Голова умирающей упала на подушку, и она уже больше не подняла ее. В помутневших глазах вспыхнула последняя искра жизни и погасла. В тот же миг губы Анны опять дрогнули. Бланш приблизила ухо и опять расслышала ужаснувшие ее слова:
— Она так же, как я, Анна Сильвестр. Вдруг ее ожидает та же судьба?
6
Минуло еще пять лет. И жизнь трех джентльменов, сидевших в тот давний вечер за столом в доме Ванборо, стала являть признаки перемен, подчиняясь ходу времени и человеческим усилиям.
