Терешкова была дублером, но в последний момент стала космонавтом, ибо перед самым стартом у «настоящей» летчицы появилось женское недомогание, и она об этом доложила. Выйдя на орбиту, о том же доложила Терешкова, но было уже поздно. Потом Терешкова сообщила, что чувствует сильную тошноту и головокружение. Телеметрия, однако, показывала, что пульс у нее достаточно полный и кровяное давление в пределах нормы. Правительственная комиссия, в которой Королев имел после старта всего лишь один голос, решила, что полет нужно продолжать, потому что одновременно с Терешковой на орбите находился Быковский, и полет считался «длительным групповым» — разумеется, первым такого рода.
Через семьдесят часов Терешкову спустили с орбиты. Она приземлилась в самом жалком состоянии, и подбежавшие южно-уральские крестьянки стали над ней причитать: «Ах, бедненькая!» Космонавтку умыли, положили в избе на кровать и когда приступы тошноты миновали, выяснилось, что она страшно голодна: три дня не притрагивалась к еде. Женщины тут же угостили Терешкову всем, что у них было, — хлебом и луком. В этот момент рядом с деревней приземлился вертолет и забрал необычную «гостью с неба».
Позже, выступая перед публикой с рассказом о полете, Терешкова неплохо использовала этот эпизод. В ее изложении он выглядел так. Колхозницы встретили ее радушно и спросили, чем угостить. И ей захотелось простой русской еды — черного хлеба и лука. Такие истории действуют на известную часть советского населения…
Валерий Быковский, вылетевший за двое суток после Терешковой и приземлившийся почти одновременно с нею, тоже, конечно, был «первым». Он пробыл в космосе дольше всех других. Тут надо отметить, что Быковский, как космонавт, был полной противоположностью Терешковой. Его физическое состояние в течение всех 119 часов полета было превосходным.
Так прошли последние полеты на кораблях «Восток». При желании их можно было теперь повторять сколько угодно. Но американцы объявили, что программа «Меркурий» закончена — и «Восток» тут же сошел со сцены.
Здесь только остается отметить несколько любопытных подробностей, связанных с этим этапом советских космических полетов.
С самого начала, с полета Гагарина, советское руководство внимательно следило, как бы американцы не «вырвались вперед» по какому-нибудь показателю — по числу полетов или витков или космонавтов. Королев должен был обеспечить непрерывное «лидерство» в этом смысле. Поэтому, когда с полетом Малькольма Карпентера 24 мая 1962 года американцы сравнялись в количестве орбитальных запусков с Советским Союзом, в высших кругах появилось беспокойство. Оно особенно усилилось, когда выяснилось, что следующий полет «Меркурия» с Уолтером Ширрой намечен на сентябрь того же года. Именно этим, как объясняли мне люди из окружения Королева, мотивировалась необходимость послать в августе, то есть на месяц раньше, не один, а сразу два «Востока», чтобы надежно удержать «лидерство».
