мир. Как убог «Новый Завет» по сравнению с Ману, как дурно он пахнет! — Однако и этой организации понадобилось быть
устрашающей, — на сей раз в борьбе не с бестией, а с
её антитезой, с беспородным человеком, с человеко-помесью, с чандалой. И опять-таки она не нашла другого средства сделать его безопасным, слабым, как сделав его
больным, — это была борьба с «великим множеством». Возможно, не существует ничего более противоречащего нашему чувству, нежели
эти предохранительные меры индийской морали. Третье предписание, например (Avadana-Sastra I), «о нечистых овощах», устанавливает, что единственной пищей, дозволенной чандале, должны быть лук и чеснок, с учётом, что священная книга воспрещает давать им зёрна или плоды, носящие семена, или
воду, или огонь. То же предписание устанавливает, что необходимая им вода не может быть взята ни из рек, ни из источников, ни из прудов, а лишь из подступов к болотам и углублений, оставленных следами животных. Равным образом им запрещалось стирать бельё и
мыться самим, так как данной им из милости водою они были вправе пользоваться лишь для утоления жажды. Наконец, следовал запрет женщинам-шудрам оказывать помощь женщинам-чандалам при родах, последним же нельзя было
помогать при родах друг другу...
>{52} — Эффект от таких санитарно-полицейских предписаний не замедлил сказаться: смертельные эпидемии, омерзительные половые болезни, по отношению к которым — опять же применение «закона ножа»: обрезание для мальчиков, удаление малых срамных губ для девочек. — Сам Ману говорит: «Чандала — плод прелюбодеяния, кровосмешения и преступления (— это
необходимая последовательность понятия селекции). Одеждой им должны служить лишь лохмотья с трупов, посудой — разбитые горшки, украшениями — старое железо, а для богослужений только злые духи; они должны без отдыха скитаться. Им запрещается писать слева направо и пользоваться для писания правой рукой: обычай делать это правой рукой и слева направо закреплён только за
добродетельными, за людьми
расы».
>{53} —
4
Эти предписания довольно поучительны: в них мы имеем собственно арийскую гуманность в совершенно чистом, в совершенно первоначальном виде, — мы узнаём, что понятие «чистая кровь» является антиподом какой бы то ни было безобидности. С другой стороны, становится ясным, в каком народе увековечилась ненависть, чандальная ненависть к этой «гуманности», где она стала религией, где она стала гением
