Джер встал на стул, снял розу со шкафа. Укололся о шип, но не сильно, и высохший шип обломился под пальцем. Траурно зашуршали сухие листья.
Он смотрел на мумию цветка и видел, какой была эта роза прежде, представлял ее свежие, упругие, бархатные лепестки. Джер не думал словами, но, будучи облечена в слова, его мысль звучала бы так: «Она была красивой — а значит, не должна была умереть. Но она умерла».
С бессмысленной лаской трогая шипы мертвой розы, он вышел на балкон.
В мир, где красота умирает — и, следовательно, умирает всё.
В мир смерти.
Мир ждал восхода солнца, мир замер, готовясь встретить дневное светило. Но если под солнцем возможна смерть — это ненастоящее солнце.
И если красота мимолетна и смертна — красота ли это на самом деле?
И что мертвым до красоты?
— Все умрут? — сказал Джер вслух.
Получилось так, будто он спрашивает; будто он еще надеется на какой-то другой ответ — вот придет кто-то сильный и старший и утешит: «Нет, малыш. Ну что ты? Совсем нет».
— Совсем да, — ответил себе Джер.
Все умрут. А это всё равно что уже умерли.
Он больше не смотрел на небо, где расцветал всеми красками рассвет. Лишь мельком отметил, что громче защебетали, запели птицы. Мертвые птицы, еще не знающие о своей смерти. Джер отломил сухой лепесток, растер в пальцах. Поднес розу к лицу — она пахла слабо и приятно, тенью того запаха, который источала при жизни.
— Все умерли, — сказал Джер, и ему вдруг стало легко.
Он оторвал еще один лепесток, другой, третий. Сломал стебель. Протянул руку, разжал пальцы и уронил остатки розы вниз.
Если этот мир — мир смерти, то единственная истинная красота в нем — это красота смерти, так?
Джер снова не подумал словами. Просто вернулся в комнату, вытащил стопку белых листов и только один мелок — черный, и принялся за работу.
Он рисовал улицы города, полные суетливой, фальшивой жизни, над которыми в вечном зените стояла МЕРТВАЯ РОЗА. Рисовал лицо странно знакомой, хоть никогда не виденной им женщины в обрамлении черных сухих лепестков. Рисовал многоликую ложь жизни — и проступающую сквозь нее единую правду смерти.
Кто-то положил руку ему на плечо. Джер вздрогнул, обернулся.
Мужчин было двое.
Джер сразу понял, что они принесли весть от умершего.
— Ну вот, ёмть, — медленно сказал тот, что крупнее и выше, темноволосый. — Ты, Андрюха, это…
Второй, белобрысый и бледный, суетливо достал из большой сумки бутылку водки, из кармана куртки — три пластиковых стаканчика.
— Таракан умер, — морщась от неловкости, сказал он. — Ну, ты знаешь, наверное, вы же с ним…
