Остатки булки он скормил воробьям — не тем, другим, но таким же беззаботным. Он и сам чувствовал себя воробьем. Чирик! Жизнь полна удивительных радостей!
Захотелось летать.
Короткая улица вывела его на набережную. Джер не полез в переход, перешел полное машин набережное шоссе поверху. Машины стояли в пробке и сделать ему ничего не могли, только сердито гудели. Замечательно!
Что-то большое, цветное, яркое росло внутри него, словно кто-то надувал там воздушный шарик. Джер почувствовал, что, если сейчас расхохочется, — изо рта станут вылетать радужные пузыри, подобно мыльным пузырям, какие он пускал в детстве, но без противного мыльного вкуса. Он пошел вдоль набережной, поглядывая на реку и тихо смеясь, но старался не размыкать губ — пусть то, что внутри, созреет, и тогда он выпустит его целиком.
Вода в тени парапета была темной, от случайного волнения собиралась мелкими складочками, от нее отскакивали зеркальные зайчики. Джер дошел почти до моста и тут вдруг увидел бабочку. Первую бабочку этой весны! Пронзительно желтая лимонница порхала, купаясь в солнечных струях. Джер вытянул руку ладонью вверх, и бабочка на мгновение опустилась ему на ладонь, легкая и сказочная, и тотчас вспорхнула, полетела прочь.
Джер засмеялся от счастья.
Под опорой моста кто-то оставил цветные мелки. Джер жадно схватил их. Это была удача… нет, больше! Это был знак! Покрытый пятнами сырости бетон манил к себе, взывал, требовал.
Джер щедрыми штрихами разметил полотно. Он рисовал все, что с ним было сегодня, — улицу, переход с буквой «М», тетку-лоточницу, воробьев, подворотню, — но все это оказалось маленьким, дома валились в перспективу улиц, река загибалась вокруг упаковочной лентой, а поверх всего сияла желтизной бабочка… БАБОЧКА!., то ли изломанная восьмерка, то ли угловатый амперсанд… то, что весь день копилось внутри Джера, выплеснулось на серый бетон, превращая его в картину жизни, умопомрачительно яркую…
Мелки кончились. Последним движением, привычно стирая пальцы о шершавость стены, он поставил внизу свой тэг — «GeR»…
И заметил кое-что странное.
Кое-что…
На бетоне опоры, гораздо правее и ниже рисунка, куда не добрались его мелки, виднелось полустертое, но еще различимое…
«GeR» — было выведено там единым росчерком. Большая «G», большая «R», а между ними, словно петля на связующей ниточке, — маленькая «е». И смешная закорючка апострофа наверху, в точке, куда сходятся условные лучи надписи, — словно гвоздь, на который повешена картина. Этот тэг он узнал бы и в аду. А рядом проступал эскиз бабочки. То ли изломанная восьмерка, то ли угловатый амперсанд…
