И вот перо эхолота как будто коснулось бумажной ленты; да, легкий след. Приглядываюсь повнимательнее, жду. Да, вот уже образуется сплошная линия. Сомнений нет — приближаемся ко дну. Засекаю время: 12 часов 55 минут, до дна 200 метров. Обмениваемся несколькими короткими фразами
Вильм не отрывается от иллюминатора; я снова уменьшаю скорость. Вместе с бензином вес батискафа — около 90 тонн, его Отрицательная плавучесть должна составлять около 20 килограммов. Наступает волнующий момент. Часы показывают 13 часов без нескольких секунд, приближается время сеанса связи. Глубина по моим расчетам 3920 метров. Товарищи наверху, конечно, с нетерпением ждут наших сообщений. Без колебаний передаю: «V-40», что означает: «На борту все в порядке, глубина 4000 метров». Неважно, что на самом деле мы достигнем этой глубины лишь через несколько минут. Эхолот показывает 40 метров, потом 30.
— Вижу дно! — сообщает Вильм.
Заглянув в иллюминатор через его плечо, я тоже вижу постепенно приближающееся беловатое пятно. Батискаф останавливается, уравновешенный гайдропом. Три года трудов привели нас в этот уголок нашей планеты, на дно, покрытое, видимо, мелким песком и усеянное ямами и холмиками, природа которых пока остается нам неизвестной. Сколько тайн еще предстоит раскрыть! В 13 часов 30 минут снова передаю: «V-40— V-40». Радость наша не знает границ, но вслух мы ее не выражаем. В 1954 году я написал следующие строки по поводу открывшегося нам зрелища: „...мы добрались до нее, до нашей надежной, твердой, верной земли. Она избавила нас от неопределенного чувства тревоги, которое с самого начала погружения давило на нас, несмотря на всю нашу подготовку. Хотя ни один из нас не говорил об этом вслух, во время спуска мы оба чувствовали себя подавленными: ведь стены мрака, меж которых мы метр за метром скользили вниз, скрывали враждебный нам мир, пусть даже и отделенный от нас стальным корпусом».
Мы включили двигатели, рассчитывая обследовать дно. Внезапно в зоне, освещенной прожекторами, показалось нечто похожее на роскошный тюльпан; вот он приблизился, и мы его сфотографировали. Позже специалисты разъяснили нам, что мы встретили нечто вроде губки. Двенадцать лет спустя, когда я совершал погружение на «Архимеде» совсем в другом районе, случай помог мне сорвать один из этих «тюльпанов».
Вскоре состоялась еще одна встреча.
— Акула,— говорит Вильм. Правильнее было бы сказать «рыба из породы акул», но мы тут одни, и биологи нас не слышат, так что можно себе позволить пренебречь научной терминологией. Несколько раз фотографируем этого большого доброго пса, сторожащего свои владения. Еще какое-то время он покачивается перед нами, потом, удовлетворенный осмотром батискафа, исчезает в ночи.
