Все Издательство помещается в трех комнатах на втором этаже довольно грязного дома. В первой комнате хозяйничает административный персонал, дальше комната редакторов, в эту минуту пустая, в самом конце — кабинет Густава.
За креслом Густава на стене красуется огромного размера смертельно бледная физиономия, сведенная демонической судорогой. Из уголка рта сочится алая струйка крови. Чуть ниже надпись «Ступени на гильотину», вверху шрифтом помельче «Стэн В.Мелтон». Все это — увеличенная обложка книги, принесшей славу «Синей библиотеке» и достигшей рекордного тиража. Фигура Густава, сидящего у письменного стола, резко контрастирует с этим шедевром книжной графики. В школе мы звали Густава Галушкой.
Густав как раз прощается с пожилой полной дамой. Мы остаемся одни.
— Агата Кристи? — спрашиваю я, кивая на дверь, за которой исчезла дама.
— Что-то в этом духе, — отзывается Густав. — Только, к сожалению, без литературного таланта. Бывают у нее неплохие идейки, но она растворяет их в море графоманства и при этом не соглашается на переделки. Трудная особа. Осчастливила нас уже восемью рукописями, в каждой что-то есть, но, увы, все это нужно переписывать заново, и еще неизвестно, выйдет ли из этого толк, даже если бы она согласилась. Благодарить за нее я должен Франка.
— Наверное, он помог ей поверить в ее гениальность, а потом сплавил тебе вместе со всей ее продукцией, — говорю я. — Франк чересчур жалостлив, он просто не в силах произнести: «Мадам, вы графоманка». Доброе сердце — это ужасное увечье в нашей жизни, как ты думаешь?
— Нет, Франк уже не работал в Издательстве, когда эта дама открыла в себе творческую жилку, — разрушает мои логические построения Густав. — Но в том, что он наделал нам хлопот, ты прав. Она первый свой шедевр принесла не нам, а на киностудию, так как была уверена, что написала гениальный сценарий. И там попала как раз на милейшего Франка, перебравшегося на студию от нас. Он объяснил ей, что ее вещь не годится для кино, но может" послужить прекрасной основой для повести. И куда же он послал ее? Прямо ко мне! С сопроводительным письмом, в котором горячо расхваливал литературный талант дамы. Но удивительно, что она свято поверила в свое призвание и доводит меня уже пару лет претензиями, так как мы решительно не желаем издавать ее суперопусы. Выпьешь? — переходит Густав к делу.
Не отказываюсь, и Густав вынимает из левой тумбы стола бутылку и картонный стаканчик. Наливает мне, осушаю одним глотком, наливает себе и следует моему примеру.
