— Садись, — возвратись в комнату, кивнул он Игорю на стул, стоявший у стола, и сам опустился в жесткое кресло напротив.
— Вам, пацанам, унывать нечего! Скоро житуха будет — во! — Лысый вскинул большой палец, мечтательно закрыл глаза и продолжал: — Каждый парень четырнадцати-пятнадцати лет будет иметь свой автомобиль. А при Сталине вы имели только самокаты, и то не все.
Лысый высморкался, убрал платок и сказал:
— Слушай, Игорь, кто же поджег конюшню? Я тебя спрашиваю так, по-товарищески. Пойми сам: ведь это не нападение на солдата немецкой армии...
— Я не знаю... — ответил Игорь.
— Ну, ты брось, не запирайся. Я тебя и твоих ребят выручить хочу, а ты в кусты. Ты ведь парень умный, пожалей свою мать... Скажи, где закопаны сто овец?
— Если овец закопали, они наверняка задохлись и в пищу не годятся, — сказал Игорь и недоуменно пожал плечами.
— Ста-ать, сукин сын! — крикнул лысый, вынув руки из кармана галифе.
Игорь вскочил.
— А ну, к стенке! — скомандовал лысый, выхватив из кармана пистолет. Он так стукнул им Игоря в плечо, что тот отлетел к стене, на которой висела карта мира, и упал.
Видимо, внезапный этот удар лысый наносил своим жертвам не впервые: так он был точен и силен.
— Считаю до трех: не скажешь, где баранина, — сам станешь мясом! — выкрикнул полицай.
Игорь поднялся с колен, с ненавистью поглядел на мучителя.
Тот наводил в лицо пистолет.
Офицер с лицом учителя невозмутимо перебирал на столе бумаги.
— Повертывайся к стенке, сволочь! — скомандовал лысый.
Сердце билось беспорядочно. Дрожа, задыхаясь и чуть не падая, Игорь подошел к стене. Ноги словно одеревенели, колени подгибались. В раскрытые от страха глаза бросилась карта: коричневые очертания материков на голубом фоне океана. Близко к носу был сапог Италии. Игорь подумал: «Все, больше ничего не увижу...»
— Р-рр-аз! — процедил сквозь зубы лысый.
Очертания материков куда-то исчезли. Карта слилась в сплошное пятно. Какого она цвета? Лилового? Красного? Синего?
— Дыва! — раздался тот же голос за спиной. Промелькнул в памяти образ матери. Она сидела на кровати, закрыв лицо руками, как в тот день, когда проводили на войну отца... Перед глазами возник ремень, годами висевший дома на стенке. Отец точил об него бритву... Зазвенело в левом ухе.
— Три! — выкрикнул полицай.
Краем глаза Игорь увидел дуло, узенькое, черное. Оттуда сейчас выскочит пуля. «Мама! Мама! Сейчас меня совсем не будет. Совсем...» Жесткие спазмы перехватили горло. «Живу последнюю минуту. Все, что вижу сейчас, — вижу последний раз», — подумал он со страхом и горечью и наклонил вниз голову. С предельной яркостью в глаза бросился коричневый плинтус пола, к нему прилип изжеванный окурок. Крошечные точки на коричневой покраске, песчинки и царапины на полу; новые калоши на валенках, они нагло блестели.
