Громов замолчал на секунду, облизал тонкие напряженные губы и продолжал:
— Корнев — хороший механик, но почему после всего этого он ваш комсорг? Идейный, как говорят, вдохновитель?
Старшина глубоко вздохнул и гаркнул:
— Эскадрилья! Смирно! За хранение меда в неположенном месте старшему сержанту Корневу объявляю двое суток ареста! Вольно! Разойдись!
Но строй будто замер. Механики стояли как вкопанные...
«Коллективное невыполнение команды, — полыхнуло в сознании Громова. — Это же чрезвычайное происшествие! Что делать?»
— Товарищи авиаторы! — смягчил тон старшина (он называл механиков авиаторами, когда хотел найти с ними общий язык, поднять их настроение). — Строгость взысканий зависит от серьезности обстановки. Сами понимаете...
— Старшина не имеет права объявлять старшему сержанту даже сутки ареста, — сказал старшина Князев.
— Приказом по училищу я проведен временно исполняющим обязанности адъютанта эскадрильи. Я пользовался дисциплинарными правами адъютанта, — ответил Громов и медленно, стараясь даже походкой подчеркнуть свое спокойствие, пошел к своей палатке.
«Разойдутся, — думал он, — постоят и разойдутся. Если придать этому значение, ох и попадет мне! Нельзя допускать коллективного невыполнения приказания. Надо замолчать этот факт. Никто из «технарей» не понимает, что это значит. Профаны!»
Строй разошелся раньше, чем Громов приблизился к своей палатке, и от сердца ретивого старшины отлегло...
Он сразу же подошел к дежурному по эскадрилье, приказал:
— Выдайте сержанту Желтому автомат с одним диском. Он со мной повезет Корнева на гауптвахту.
— Слушаюсь!
— А сейчас пришлите ко мне дневального — получить записку об аресте.
— Слушаюсь!
И старшина пошел к своей палатке. Там, в чемодане, выкрашенном алюминиевым аэролаком, хранились у него типографским способом отпечатанные записки об аресте вместе с личными вещами.
«Отвезу тебя, земляк, на губу, доложу о тебе все, что знаю, — думал Громов, отыскивая стопку бланков, — а там пусть разберутся получше, где ты был в сорок втором. Не зря тебя не приняли в офицерское училище. Стало быть, что-то есть. Пусть покопают поглубже. Иванов — он все со студенткой меня хотел познакомить — шпионом оказался! А я считаю, что я бдительней других... Всех бы проверить заново!»
У дома Громовых, повернувшегося к улице задом, сидят трое мальчишек: Игорь Корнев, Чиж и Прохоров. Игорь, самый долговязый из них, кладет перочинный нож на тыльную сторону ладони и совершает неуловимое движение рукою. Нож втыкается в землю, пронзив лист подорожника. Игорь выдергивает нож, запускает лезвие под мизинец, снова поднимает руку.
