— Алло! Алло!..
Мисхор молчал. Пучков опустился на электрокар, продолжая сжимать трубку, точно грел об нее коченеющие пальцы.
Плечи его опустились. Он вынул платок и вытер им счастливое, еще сияющее радостью лицо. Но когда он отнял платок, оно было уже задумчивым и грустным. Пучков встал и побрел сквозь строй полуразобранных самолетов, которые на завтра были запланированы в полет.
Электрокар с запасными частями так и остался у грибка. Пучков забыл о нем.
Повесив трубку, Зина Пучкова вышла из будки междугородного телефона и с улыбкой подошла к молодому мужчине, стоявшему поблизости. Тот изысканно улыбнулся в ответ и согнул руку в локте. Зина взяла его под руку. Его густой русый чуб был под цвет ее волнистым волосам. Он был выше ее на целую голову (идеальное, по мнению Зины, соотношение роста мужчины и женщины). Молодой человек, подлаживаясь под ритм ее шагов, чинно переступал ногами в модных босоножках. Сквозь прорези в коже виднелись яркие шелковые носки в клетку.
— Петя, к тебе хорошо идет этот белый костюм, — сказала она, чуть повернув к нему голову.
— Я польщен.
— Мы на пляж? — спросила она.
— С тобой — хоть на край света!
Этот молодой «дипломат» (он уверил Зину, что работает за границей в одном из советских посольств) и был главной причиной, заставившей Зину купить вторую путевку. В санаторий «Сосновая роща», принадлежащий Министерству иностранных дел, он попал не случайно, как Зина, а намеренно обменял путевку. Ему хотелось встретить здесь дочь какого-нибудь дипломата, жениться на ней с тем расчетом, чтобы впоследствии оставить свой завод (Петр работал юристом по претензиям) и перейти на дипломатическую службу.
Однако пребывание в санатории «Сосновая роща» (Петр с гордостью показывал своим знакомым путевку, где было сказано, что этот санаторий принадлежит Министерству иностранных дел) не оправдало его надежд. Искомого здесь не оказалось. И вообще тут было куда скучнее, чем в самом обычном профсоюзном санатории. Дело в том, что дипломаты (фамилии шести или семи из них Птицын встречал в газетах) хаживали на пляж, в столовую, на прогулки либо в окружении своих сослуживцев, либо друзей. Птицын пытался пристать к одной такой «свите», но ему дали понять, что он здесь белая ворона, и Петр прекратил свои попытки.
Одиноко чувствовала себя и Зина. Дипломаты обошли ее вниманием, как и молодой генерал, который, как ей казалось, с интересом посматривал на нее с соседнего столика за обедом и за ужином. Этот генерал (Зина знала, что он был тут без жены) вставал с рассветом и просиживал иногда целые дни напролет под выгоревшим тентом над мольбертом. Первое время Зина подходила к нему и, хваля картину, талант живописца, старалась обратить на себя внимание, но генерал знакомиться не хотел. Зина оскорбилась: она-то ведь давно знала, что привлекательна и что мужчины часто смотрят ей вслед. Генерал мог бы быть и погалантнее. Стоило ей выйти на большак (Зина жила в городе и иногда ездила к мужу на аэродром), как проезжающий мимо шофер распахивал дверцу кабины и говорил: «Девушка, садитесь, подвезу». Когда в кабине было одно свободное место, а Зина стояла на дороге в окружении молодых и старых женщин, шоферы обращались прежде всего к ней. Зина виновато оглядывалась на ожидающих попутной автомашины, но от приглашения не отказывалась, хотя понимала, что это нехорошо, что шоферу следовало бы посадить не ее, а какую-нибудь старушку. В кабине сразу завязывался игривый разговор. «Великая сила — женская красота», — думала Зина, хотя подруги считали, что она не очень-то красива. Но, видно, в ее простеньком лице была своя прелесть или мужчины читали в нем возможность скорой победы, так или иначе, стоило ей пойти на танцы — без провожатого она домой не возвращалась.
