Шагая к Пучкову, он выдернул из нагрудного кармана носовой платок и вытер лицо.
— Игорь, ты что? Из пожарной бочки вышел? — шутливо спросил Пучков. Он любил Корнева и относился к нему просто и дружески.
— Товарищ техник-лейтенант, на машине номер девять производится профилактический осмотр центроплана. Механик старший сержант Корнев! — Докладывал, он приложил правую руку к измятой пилотке, а левой сжимал мокрый платок, из которого сочился пот.
— Вольно, вольно!.. Что с тобой? С сердцем что-нибудь?
— Ну, что вы! — улыбнулся Игорь. — Менял крыльевой бак. А крыло накалилось, как сковородка...
— Да, коллега, все мы прожарены и пропарены. А никто за нас готовить машины не будет... Мне надо на старт. Останешься здесь за меня.
— Старший сержант за инженера эскадрильи?! Растем! — улыбнулся Корнев. Но вдруг подумал, что разговаривает с офицером уж слишком фамильярно, и добавил: — Слушаюсь, остаться за вас, товарищ техник-лейтенант!
— Дежурному по стоянке я уже объявил об этом, — улыбнулся Пучков и положил темную, пропитанную маслом и бензином ладонь на плечо Корнева. — Поторопи Желтого: он ужасно медлителен. Помоги Ершову: тот из сил выбился. И приведи в порядок «старушенции».
— Слушаюсь, товарищ техник-лейтенант!
— Вышколил вас Громов. Козыряете при каждом слове. Когда мы вдвоем, не становись по стойке «смирно», ведь ты — моя правая рука.
Отчасти это было действительно так. Корнев, как единственный в эскадрильи механик сверхсрочной службы, не только обслуживал свой самолет, но и часто выполнял обязанности техника звена, когда тот отлучался.
Пучков подошел к самолету, вскочил в кабину и, достав ракетницу, выстрелил вверх. Это означало, что ему нужна автомашина для поездки на старт. Но ожидать он ее не стал, а быстро пошагал по выгоревшему полю. И все время не сводил взгляда с самолетов, то и дело отрывавшихся от земли там, в конце разбега, около речки, окаймлявшей аэродром. Голова Пучкова поворачивалась справа налево, провожая бомбардировщики, взлетавшие один за другим, потом возвращалась в исходное положение.
Вдруг ослепительно-белый бомбардировщик в конце разбега почти на скорости взлета отрулил в сторону. Левое крыло едва не зачертило по земле.
Это означало, что за несколько секунд перед взлетом пилот решил, что лететь нельзя.
«Хорошо, что машина не опрокинулась, — подумал Пучков. — Затормозил бы резче, вот тебе и капут. Какая-то техническая неисправность. А кто виноват? Механик, конечно, и я. Даже если и матчасть сдает, все равно виноваты механик и инженер. Матчасть не должна отказывать. В самолете сотни агрегатов, все они упрятаны внутри, а разве глаз у механика — рентгеновский аппарат?..»
