— Что за чушь, — безмятежно проронил Вулф. — Тебе уже три раза отказали в отправке за океан.
— Как же, помню. — Я изо всех сил старался стоять во фрунт. — Да только я же имел дело с одними полковниками, а чего от них ещё ожидать — все они старые пни. А вот Карпентер — он меня поймёт, вот увидите. Вы, конечно, великий сыщик, а также величайший и лучший в Нью-Йорке орхидееман и орхидеевод, чемпион по потреблению пищи и пива и вообще гений. А я уже лет сто на вас работаю — во всяком случае, порядочно, — так я всю войну просижу здесь, в вашем доме. Так что я из кожи вон вылезу, лишь бы повидать генерала Карпентера. Сами понимаете, он будет вам звонить, а потому я взываю к вашему патриотизму, или честолюбию, или к каким-то другим лучшим чувствам — если они у вас есть, — ну и, разумеется, к вашей антипатии к немцам. А если вы наябедничаете Карпентеру, что не можете без меня обойтись, я подмешаю в ваше любимое крабовое филе кусочки хряща, а в пиво насыплю сахар.
Вулф открыл глаза и уставился на меня, лишившись дара речи от жуткой перспективы отведать пиво с сахаром. Я же сел и любезным светским тоном добавил:
— Дженсену я сказал, что лучшее агентство — «Корнуэлл и Майер».
Вулф проворчал:
— Он только зря потратит деньги. Я сомневаюсь, что опасность настолько велика. Если кто-то замышляет убийство, он не будет тратить силы на то, чтобы вырезать рекламу какого-то фильма.
Это было во вторник. На следующее утро, в среду, газеты вышли с жирными заголовками на первых полосах об убийстве Бена Дженсена. Утром, как обычно завтракая на кухне вместе с Фрицем, я как раз штудировал заметку в «Таймс» об этом происшествии и успел дочитать до середины, когда в дверь позвонили. Я пошёл открывать и увидел на крыльце нашего старого приятеля инспектора Кремера из уголовной полиции Манхэттена.
— Я же вам сказал — нет. Не заинтересован, не замешан и не желаю ничего знать, — заявил Ниро Вулф.
Я невольно залюбовался — Вулф огромной глыбой восседал в кровати, со всех сторон обложенный подушками, а на одеяле покоился поднос с завтраком. Как всегда, ровно в восемь утра Фриц приносил завтрак в его спальню на втором этаже. Стрелки на часах сейчас показывали восемь пятнадцать, а потому в ненасытной утробе великого сыщика уже исчезли персики, сливки, изрядная часть здоровенного ломтя бекона и две трети яичницы, не говоря уж о кофе и конфитюре. Хотя чёрное шёлковое одеяло было откинуто, приходилось приглядываться, чтобы уловить границу между ядовито-жёлтой перкалевой простынёй и пижамой такого же замечательного цвета. Всего нескольким людям, не считая нас с Фрицем, доводилось когда-либо лицезреть Вулфа в подобном виде. На этот раз такой чести удостоился инспектор Кремер, который прекрасно знал, что с девяти до одиннадцати часов Вулф торчит в оранжерее с орхидеями.
