Нивин. А дома-то кто ж вам мешает работать?
Липочка. Да какая же у барышень работа? Шить что-нибудь нужное, полезное для дома — барышням неприлично, а вышивать подушки да коврики по канве — ведь это уж очень глупо. Когда вперед знаешь, что работаешь только Для виду, что твоя работа никому не нужна, что ее сейчас же бросят, так уж надо быть очень малодушной, чтобы прилежно заниматься этой работой… Нет, лучше в портнихи…
Нивин. Почему же в портнихи непременно?
Липочка. Да я ничего не умею больше. Нет, виновата, умею хорошо пироги печь. Как это случилось, уж я и не знаю: никогда и не училась, и не желала отличаться этим мастерством, а вдруг как-то, по вдохновению.
Нивин. Так в портнихи задумали?
Липочка. Там по крайней мере жизнь есть.
Нивин. Ну, не особенно привлекательная.
Липочка. Все же лучше моей, разнообразие есть. Неделю работают доупаду, что-нибудь выработают, а праздник отдыхают, — а я постоянно отдыхаю. Как-то неловко смотреть на себя: такая я большая, сильная, а только и делаю, что хожу по комнатам. Люди желают, просят здоровья и сил, а мне они в тягость, для меня они лишние; ну, что я за человек? Окаменеть бы как-нибудь! Нет ли такого лекарства?
Нивин. Хоть в аптеке такой микстуры нет, да вы не беспокойтесь, ее и не нужно, — сама жизнь все это сделает. Вот эта скука-то, «изо дня в день-то одно и то же без цели и радости», помаленьку так оболванит человека, что уж никакие громы не разбудят, никакие гласы не воззовут.
Липочка. «Помаленьку!» А каково ждать-то?
Нивин. Потерпите, и в скуке могут быть вариации.
Липочка. Какие?
Нивин. Можно скучать на разные манеры, в разной обстановке: можно скучать в одиночку, а найдется еще скучающий человек — придется скучать сам-друг.
Липочка. Вы говорите загадками.
Нивин(взглянув на часы). В другой раз, как-нибудь на досуге, поясней скажу.
Входит Сандырева.
Явление шестое
Липочка, Нивин и Сандырева.
Сандырева. Василий Сергеевич! Сколько лет, сколько зим!
Нивин раскланивается.
Забыли, совсем забыли нас, Василий Сергеевич.
Нивин. Дома хочется сидеть, Ольга Николаевна.
Сандырева. Мы беспокоим вас своими немочами, а вы, кажется, сами не так здоровы? Как вы похудели!
Нивин. Да-с, я не совсем-таки…
Сандырева. Вы много занимаетесь; я слышала, вы пишете диссертацию.
Нивин. Хм… Через какое это агентство вы такие сведения получаете?
Сандырева. Слышали, Василий Сергеевич, слухом земля полнится; мы от души порадовались.
Нивин. Да-с, пишу, да и казнюсь. Я люблю медицину, верю в великую будущность этой науки; но, вместе с тем, сознаю, что я-то — уже отставной, мертвый ее член! Не мне, уездному врачу, двигать науку; мне остается неуклонно посещать по утрам купчиху Соловую по случаю ее «вдаров в голову и рези во чреве», а по вечерам — постоянно одержимого белой горячкой ротмистра Кадыкова.
