Зубарев. За кого, за кого? Было, да сплыло.
Боев. Чем далеко ходить, отдавай за Малькова.
Зубарев. Не за тебя ли уж лучше! Эк вывез!
Боев. Как знаешь.
Зубарев. Да рассуди, рассуди милостиво, Михайло Тарасыч! У ней от матери есть приданое, так надо такого, такого человека, чтоб и отцу была польза, чтоб он значил что-нибудь в губернии. От вас с Мальковым какой прок! На неутральной-то почве немного высидишь.
Боев. Уж это твои расчеты; а только ты не зевай, а то плохо дело! Я нынче на нее в роще-то посматривал: глазки горят, щеки пылают, в голосе воркованье какое-то… Ну, шабаш, приметы известные.
Зубарев. Влюблена? А? Влюблена?
Боев. Без ума, без памяти.
Зубарев. Ну, так и есть. Вот оно… вот оно… вот отчего фырканье! Так и есть, так и есть. А в кого, в кого? Отец родной, говори!
Боев. Соберись с умом и рассуждай таким образом: нас, кавалеров, перед ней трое: Ашметьев, я, красна-девка, и Мальков. Ашметьев ей в дедушки годится; я тоже на горячую любовь со стороны девственных сердец шансов немного имею; остается третий. Теперь призовем на помощь логику! Если она влюблена в кого-нибудь из трех, но ни в первого, ни во второго, значит…
Зубарев. В третьего.
Боев. Верно. Решили, слава богу; теперь пойдем в рамсик.
Зубарев. Я голову потерял, я несчастнейший человек! Всё на меня вдруг, всё вдруг: сено украли, овес потравили… Ступай! Я сейчас. Вон Александр Львович. Я с ним только два словечка, я сейчас.
Боев уходит, входит Ашметьев.
Явление четвертое
Зубарев и Ашметьев.
Зубарев. Александр Львович, письмо-с, письмо-с.
Ашметьев. Какое письмо?
Зубарев. В Петербург уезжает-с.
Ашметьев. Да кто?
Зубарев. Виктор Васильич-с. Помилуйте, такой администратор! Дофыркались!
Ашметьев. Так вот что!
Зубарев. Помилуйте, помилуйте, какой человек-то! Сила, ум, быстрота, сообразительность… А она что? В лесу родилась, с пнями выросла…
Ашметьев. Ну, что ж! Не один Вершинский на свете!
Зубарев. А тут сено под носом воруют, потрава…
Ашметьев. Какая потрава?
Зубарев. Разоренье-с, разоренье сущее: так полдесятины ярового лоском и положили… курице взять нечего…
Ашметьев. Сочувствую вам, весьма сочувствую.
Зубарев. Истинно жалок, истинно жалок-с: что в руках-то было, какие мечты были! И все ушло… А тут еще… скажите на милость: ведь Михайло Тарасыч денег не отдает.
Ашметьев. Каких денег?
Зубарев. Мои триста рублей; в вашем присутствии… за луг-то мне следовало. Поговорите, Александр Львович: может, он вас посовестится; мне крайне нужны-с. Не поверите, Александр Львович, голова кругом. Тут хозяйство, убытки, нужда, там — эти огорчения. Побежишь туда, сунешься сюда, как оглашенный… Ну, собака гончая, и та, помилуйте… А ведь уж лета мои…
