Мать прочитала письмо, взяла ручку и исправила "самоубился" на "покончил с собой", а "вы" всюду написала с большой буквы. Потом она зачеркнула "Он был плохой человек...", заметив: "Он умер, Мишка, не надо так". Снова усмехнулась:
- Про ошеломляющую непредусмотренную быстроту и жертву где вычитал?
- Кажется, в "Союзе рыжих", - сказал Мишка.
Мать погладила его по голове и, улыбаясь не так, как обычно, сказала:
- Что ж, отправляй свое письмо, неведомый добрый гений. Только получит ли его адресат... А как же ты догадался?
Мишка улыбнулся сдержанной, но уверенной улыбкой Майка Кристи:
- Если зимой открывают окно, то вполне вероятно, чтобы выбросить что-нибудь. Если выбрасывают книгу, значит, она может иметь отношение ко всему случившемуся, особенно если книга - о преступлении. Если убитый спал на втором этаже, а предполагаемый убийца на первом, и между ними была скрипучая лестница - значит, это не убийство, а самоубийство. Книга могла дать ключ, и дала его. Но еще раньше, чем ты прочла мне ее, у меня вызвало подозрение письмо хозяина дачи жене комдива, которое я нашел в прихожей те его не заметили в углу...
Тут мать наконец сообразила:
- Так ты посмел еще и залезть в дачу!.. Боже мой!..
Отпираться было невозможно.
- Я не оставил следов, - сказал Мишка, умолчав про сыр. - А ты уверена, что она... ну, эта Женя... уже не получит письмо?
Мать отвернулась к стене, Мишке показалось - плачет. Но в голосе слез слышно не было:
- Не знаю... Может, и получит... Может, ее не возьмут сразу.
- Если она успеет узнать, что Валентин не виноват, это будет важно для нее, - сказал Мишка.
Мать кивнула.
- Ты прав. Ты стал уже почти взрослым...
По дороге к почтовому ящику, висевшему на стене магазина, Мишка размышлял о том, что сказала мать, и не мог понять, почему мать назвала ем взрослым за эту игру в Майка Кристи. Теперь уже и ему самому вся затея казалась довольно глупой и опасной.
Потом они ели сильно перестоявшиеся щи, потом мать мыла тарелки, а Мишка в сотый раз перечитывал опись вещей, подброшенных капитаном Немо колонистам.
Когда утром, по дороге в школу Мишка проходил мимо дачи, он видел по-прежнему полуоткрытое окно на втором этаже. В окно летел снег.
Мимо посольства, на котором по поводу какого-то праздника был вывешен огромный красный флаг с кривым крестом в черном круге, почтальон всегда проходил быстро - и милиционер косился на сумку, и самому почему-то бывало не по себе. Иногда дорогу ему преграждала выезжающая огромная машина, милиционер делал левой рукой предупреждающий жест перед почтальоном погоди, мол - правую же ловко вскидывал к шлему, отдавая честь сидящему глубоко на заднем сиденье человеку в серой шляпе, со стеклышком, мерцающим под правой бровью... Сегодня же милиционеров было двое, машина выехала сначала одна, потом другая, и во второй почтальон разглядел какого-то странного: с кривоватой челюстью, с глубоко запавшими глазами. Второй милиционер, незнакомый, подтолкнул зазевавшегося письмоносца, чтобы тот не задерживался, а тем более не присматривался... Настроение у служащего вовсе испортилось, а тут еще и в первом же доме, в который он сунулся со своей сумкой, ждала неприятная, всякий раз пугающая новость. Только он примерился сунуть конверт, надписанный прямым и крупным детским почерком, в ящик на двери правой квартиры второго этажа, как заметил проклятую бумажку с печатью, веревочки, будь они трижды неладны, от косяка под бумажку, и даже показалось ему, что запах какой-то особый пошел от квартиры - какой-то такой душок, как от всех этих, опечатанных, к которым время от времени, да чуть ли не каждый день, приводила его чертова служба... Почтальон воровато оглянулся, мелко изорвал конверт, а обрывки сунул в карман - потом в канализацию спустить. Может, какому-нибудь мальчишке или девочке недоставка на пользу будет...
