Туманное Звено. Стихотворения | страница 38
где три сестры во мгле внимали вою
неумолимых северных ветров.
Перо она на редкость крепко держит:
строенье из неправильных костей,
к несчастью, в тесноте своей содержит
притушенный огонь больших страстей.
Скрыв страсти под непрочной оболочкой,
держу и я чернильный край крыла.
Дочь лекаря, я пасторскою дочкой —
одной из Бронтэ — некогда была.
Увы, для нас в конце, как и в начале,
преграда счастью — внутренний наш суд.
Но вдохновенье, знание печали
и время — неудачников спасут.
ЗЕМЛЯ
Невольно ослабляя напряженье
распластанного в воздухе крыла,
подвластна птица силе притяженья,
как в косном этом мире все тела.
Но хрупкий ком, садящийся на кровы,
на разные поющий голоса,
сбирающий крупицы у подковы,
опять уносится под небеса.
И перьями приподнятая птица
без трепета висит на высоте,
откуда человеческие лица
чуть видимы, как гвозди на кресте.
А человек, уставший от полета,
от содроганий вечного пера,
обычно ищет теплого оплота
гораздо ниже горного ребра,
гораздо ближе к чавкающим недрам
гостеприимной низменной земли —
защитницы незыблемой и щедрой,
которой в горе жаждут корабли.
КУЗНЕЦ
Лишь кость чиновника сидит
над беспросветными листами,
а кровь его в окно глядит
на осень с красными кустами.
Пусть куст — как пламень за стеклом,
как камень — долг, трудов виновник…
С люстриновым своим крылом
похож на ворона чиновник.
Он гнет над знаками скелет
без воли, без негодованья,
но кровь его — лелеет след
от прошлого существованья.
Была чернильница пуста,
гусиные летали перья,
и возле зелени листа
гуляли дикость и доверье.
Там, с ярким жаром пред лицом,
он был в нездешнем освещеньи —
он был цыганским кузнецом
в предшествующем воплощеньи.
УХО
Судьба, ужель ошиблась ты,
родив меня не музыкантом?
С высоким лбом, с широким бантом
ушла б я в нотные листы…
Бетховен не был мне отцом,
но даст, быть может, мне наследство —
к усовершенствованью средство —
глухое ухо пред концом.
Пред смертью, тягостно дыша
и чуя над ушами крышу,
ужель тебя я не услышу,
о музыка, моя душа?
БАБУШКА
Изъяны предков достаются детям,
и внучка болью бабушки больна.
Любовью звали бабушку, и этим
моя судьба предопределена.
О бабушка, жила ты в желтом доме,
где рукава сходились на спине.
Остался желтый облик твой в альбоме,
а рукава — ты завещала мне.
Как два пути с единым назначеньем,
живут во мне раздельно кровь и кость.
Стремится кровь к тебе своим теченьем,
но кость моя — тебе незваный гость.
Лишь только ночь подходит к изголовью,
два дерева меня на части рвут.
Быть может, и меня зовут Любовью,
Книги, похожие на Туманное Звено. Стихотворения