— Ну, этот механизм понятен, я — то сейчас говорю не о воре, который по сундукам и чуланам шарится. Что может стоять за двукратным эмитированием акций, которые так и не вышли на биржу?
— Знаешь, что? — Смирнитский на секунду задумался. — Есть человек, который может кое — что знать об этой компании. Надеюсь, он сможет тебе помочь — это мой хороший знакомый, дилер «Волжско — Камского банка». Банк этот крупнейший в Волжском бассейне, они у нас на бирже активно торгуют. Полагаю, там, твою «Волжско — Уральскую пароходную компанию» должны хорошо знать. Хочешь, я устрою тебе с ним встречу?
— Буду очень признателен.
— Зовут его Герман Густавович Эйлер. Он обычно обедает у Фердинанда после шести вечера, как раз после закрытия торгов. Добрая такая традиция хорошо кушать… Сможешь завтра присоединиться?
— Конечно. А может быть, даже сегодня получится? Сейчас только 16.30. Как раз успеваем.
— Ну, если ты подождешь меня… э… минут несколько. Мне надо закончить с делами, буквально пару умных резолюций наложить.
Пообедать «у Фердинанда» означало посетить старинный, основанный еще дедушкой нынешнего, третьего по счёту Фердинанда, ресторан на Малой Конюшенной улице. Удобная расположенность вблизи нескольких крупных банков и торговых компаний, а также отменная кухня и особая, очаровывающая гостеприимность владельца, обрусевшего датчанина, делали это заведение притягательным для банкиров и чиновников средней руки, т. е. публики весьма специфичной, умеющей пожить и ценящей комфорт и солидность во всяком деле. Здесь не было балалаечников и франкоговорящих певичек по вечерам, но зато подавали всегда отменный стек из телятины, и в любое время года здесь можно было отведать свежих ананасов, клубники и ароматной «малаги». Диваны и кресла вокруг столиков были мягкими и глубокими, с подушками не на пружинах, а с настоящей кокосовой стружкой — кому доводилось сиживать, тот навсегда запоминал разницу; стены и потолок обоих залов были забраны благородным дубом, что придавало интерьеру теплоту и самодовольную роскошь настоящего дворца. Одним словом, это было место способное понравиться любому человеку, готовому единовременно потратить для услады своей утробы рублей сто, т. е. примерно пару месячных окладов ротного командира русской армии того времени.
Удача сопутствовала приятелям: кельнёр, знавший Смирнитского в лицо и по имени — отчеству, сообщил, что «Герман Густавович ноне здесь». Эйлера они нашли одиноко сидящим в дальнем конце общего зала. Тот выглядел очень спокойным, даже расслабленным, положив нога на ногу, он сидел боком к столу и, казалось, дремал. Перед ним дымилась чашка ароматного кофе и лежала раскрытая «Торгово — промышленная газета».
