Охваченная ненавистью душа корчилась в цепях. В ее глубине таился парадокс — впрочем, как и в любой другой, — но этот парадокс был ярким и очевидным. Она кипела от ненависти, бесконтрольно извергавшейся в разрушенный и деградировавший ум. Но вдвойне опасной ее делало то, что она была скована стальными жгутами дисциплины — той же самой дисциплины, которую можно было найти в душе любого космодесантника.
Их уверенность оказалась достаточно велика, чтобы прервать контакт. Образ Тертиам Диомеда рывком ушел назад, и миллиарды огоньков жизней закружились, исчезая вдали, когда Сарпедон стал извлекать свое восприятие из псионических пейзажей.
Бурлящая мгла распалась, и Сарпедон вновь оказался в одном из помещений на борту «Сломанного хребта».
Прямо напротив сидел библиарий Греск, по чьей смуглой коже струился пот. Третий библиарий Ордена — Тирендиан — по-прежнему сидел неподвижно, погрузившись в медитацию и управляя дыханием. Он выглядел слишком юным и привлекательным для космического десантника, не говоря уже о том, чтобы походить на закаленного в битвах отщепенца из Испивающих Души.
Каждый из библиариев действовал особенным образом. Силы Греска влияли на метаболизм собратьев-десантников, ускоряя их рефлексы и движения, превращая воинов в еще более эффективные машины разрушения. Ментальные способности Тирендиана оставались грубыми и неуправляемыми — он метал молнии во врагов Ордена. Сарпедон же был телепатом, умеющим передавать, но не принимать, благодаря чему внедрял иллюзии прямо в головы противников, активируя их первобытные страхи. И точно так же как все трое объединяли свои умения на поле боя, так они поступили и во время этой медитации.
Сарпедону удалось найти просторный, роскошно обставленный бальный зал в одном из звездолетов, составлявших искривленный каркас «Сломанного хребта». Сейчас помещение было погружено в сумрак, по углам залегли тени, поскольку светильники перегорели, мебель рассыпалась в прах. Простор, темнота и тишина — идеальное сочетание для медитации.
Греск дрожал, облокотившись на стол. Он сфокусировал свои таланты на себе, все сильнее и сильнее разгоняя процессы своего разума, пока не смог устремить взгляд через космос на Тертиам Диомеда. За это пришлось заплатить: дыхание Греска стало тяжелым и усталым. Он был стар, и медитация парадоксальным образом превращалась для него в утомительный труд.
— Это он, — произнес Греск.
— Он зашел дальше, чем мы предполагали, — ответил Сарпедон. — Вы все ощутили ненависть. Мне не удалось найти в нем ничего, кроме нее.
