— Ах, перестань! — воскликнула Доминик. — Послушай, это смешно. Мы Сидим здесь, обсуждая всякие банальности, и молчим о том, что занимает нас обоих больше всего! Ты должен поговорить со мной, Винсенте. Я хочу знать, чего мне ждать!
— А чего ждать мне? — парировал он жестоко.
— Я не понимаю.
— Правда? А по-моему, понимаешь. По-моему, ты прекрасно понимаешь. Ты начала вес это, Доминик. Не я.
— Как ты можешь так говорить? Я только повторила то, что мне сказали.
— Истерично, — жестоко поправил он ее. — Когда ты вчера сюда вернулась, ты вела себя, как одержимая. Ты не готова была вести спокойный разговор. Ты слушала эту женщину — эту змею — и во всем ей поверила, хотя и знала, что она славится своими сплетнями!
— Но ты не помог мне! Ты позволил мне все это сказать! Ты даже не пытался объяснить.
— А почему я должен был перед тобой оправдываться? — Он резко встал. — Я никому не даю отчета в своих поступках!
— Я твоя жена, Винсенте! Он выразительно посмотрел на нее и, подойдя к окну, мрачно уставился вдаль. Аппетит Доминик, и без того не слишком хороший, окончательно покинул ее, и, оттолкнув тарелку с рогаликами, она потянулась за сигаретой. Закурив, она стала пить кофе, пытаясь представить себе, каково это будет: жить недели, месяцы… даже годы в такой атмосфере.
Она хотела бы спросить его где он был прошлой ночью, но сомневалась, что он вообще ответит ей.
Повернувшись к ней, он сказал:
— Мне сегодня надо ехать на завод. Что ты будешь делать?
Доминик покраснела.
— Я не знаю.
— Я хочу совершенно определенно сказать, что не желаю, чтобы ты ездила снова в Бела-Виста без моего позволения. — Его голос был холодным, как лед.
Доминик огорченно слушала, а потом неожиданно к ней вернулась ее природная стойкость. Как он смеет считать после всего происшедшего, что может диктовать ей, когда и куда идти! Она подняла к нему взгляд и сказала:
— Если я захочу поехать в Бела-Виста, я поеду!
Голос ее звучал хладнокровно и спокойно, ничем не выдавая бурю чувств, бушевавшую в ее душе.
Винсенте прислонился к оконной раме.
— Ты так думаешь?
— Я знаю! — В голосе ее слышалось презрение. — Что ты сделаешь? Как помешаешь мне? Свяжешь меня? Запрешь в комнате? Ты боишься, что я еще что-нибудь услышу о твоих недостатках?
Винсенте выпрямился. Лицо его потемнело, глаза яростно горели.
Но Доминик чувствовала себя уверенно, давая выход своей боли, гневу и унижению. Это было какой-то разрядкой, и она не собиралась от этого отказаться, каким бы пугающим ни казался Винсенте.
