Возможно, это серьезная поломка. Ему следует исправить ее — ему постоянно приходится себя чинить, отлаживать и даже регенерировать. Он справится. Если только…
Если только поломка не связана с самим сердцем. Тогда ему не обойтись без помощи. Но кто сумеет помочь ему разобраться в собственном сердце?
До чего странная, неуместная мысль! Помочь ему никто не мог — он был один. Но мысль о помощи сидела в нем, как заноза, и все разумные доводы оказывались против нее бессильными.
В правом ботинке снова начало саднить. Призрак, повернувшись всем корпусом к Л., нехорошо ухмылялся. Л. почувствовал, как манипуляторы — сначала в дальних секторах, потом и в ближних — замедлили работу. Если бы он был человеком, он сказал бы, что пребывает в смятении.
Но он не был человеком.
Ведь нет же?
Проклятый башмак!
Л. потянулся, чтобы снять его к черту. В конце концов, в офисе никого нет — он может ходить босиком. А хоть бы и голым — все равно охрана пялится в телек, а не на экраны внутреннего слежения.
Призрак захохотал — холодно и глухо, как подобает настоящему привидению.
Л. выпрямился. Еще недавно он был уверен, что все происходящее предусмотрено его программой. Он накапливал память почившей цивилизации, методично разрушая, расщепляя в пыль ее материальные останки. Предусмотрено ли программой то, что он, набрав критический объем памяти, станет частью этой цивилизации? Или он был ею с самого начала, когда цивилизация эта еще покоилась в колыбели? Или даже находилась в стадии разработки? Тогда его, Л., заложили в ее собственную структуру, потому что понятно было, что рано или поздно понадобится кто-то, кто приберет мусор…
Значит, его кто-то создал? И этот кто-то, в таком случае, вполне мог бы помочь ему с сердцем…
Очень человеческая мысль. Так сказал бы призрак. А уж он-то кое-что понимает в человеческом.
Призрак висел на фоне почерневшего окна. Он словно сжался, сконцентрировался, стал довольно плотным и еще больше похожим на его, Л., сердце.
Л. стало душно. Он оттянул горловину гольфа. Кровь тяжело стучала в висках.
Это сердце…
Черт, он один в офисе, некого попросить принести воды или вызвать «скорую»…
В смысле, надо спуститься вниз и посмотреть, как там сердце. Просто посмотреть — что он еще может?
— Память — чертовски тяжелая штука, — со вздохом заметил призрак. — Мне ли не знать… Она остается даже после того, как разрушено все, что с ней связано — предметы, улицы, целые города. Люди. Память тоже разрушается — до элементарных частиц. Осыпаются иллюзии, наваждения, убеждения и прочее — и все, наконец, становится таким, каким оно было на самом деле. Не таким, каким ты это видел, любил, боялся. С каким боролся. Понимаешь? Призрак прошлого — это жизнь, как она есть.
