— Последний раз в жизни ты шествуешь по улице, Елена Строганова.
— Что?
— Всё. Конец. Обратно пойдет Елена Огнева.
Алена остановилась:
— Что? Какая Огнева? Я — Огнева? Да ты что?..
— Не хочешь мою фамилию?
— Я — актриса.
— Отойдем в сторону. Огнева — плохо для сцены?
— Но я уже Строганова.
— Что значит «уже»?
— Меня уже знают.
Саша фыркнул:
— Кто?
— На Алтае. И здесь… Мы уже столько играли…
— Подумаешь!..
— Не «подумаешь», а знают. И не буду менять. Я — Строганова, я люблю, я привыкла… Это фамилия отца, моя.
— Тише. Я хочу, чтобы у нас была одна фамилия.
— Возьми мою.
— С ума сошла!
— Я — сошла, а ты — нет?
— Всегда берут фамилию мужа.
— Мы можем быть исключением.
Сашка отвернулся, желваки забегали на щеках. Алена заложила руки в карманы, прислонилась к перилам у витрины булочной и уставилась в небо. Наконец он спросил:
— Так… Пойдем все-таки?
До загса шли молча. У подъезда Алена сказала:
— Не стану регистрироваться с такой злой собакой.
Сашка взял ее под руку, они побежали вверх по лестнице. И ничто уже не могло испортить настроение. Комната, обставленная с казенным безвкусием, унылая хризантема на тумбе позади скучной женщины, сама женщина, казенно радостным голосом сообщившая, что с «данной минуты» они являются мужем и женой, — все было только смешно и не касалось важного, дорогого.
Алена осталась Строгановой, и близость их не разрушилась от этого. Они почти не расставались. Если Сашка был свободен от репетиции, он сидел в читальне или тут же в аудитории с книгой. Она ездила с ним на занятия заводского драмкружка. Кружковцы встретили ее горячо, дружески — они уже смотрели спектакль «Три сестры» и видели в ней Машу и жену их руководителя. Сашку очень уважали, но побаивались. Алене было интересно на репетициях, она даже немного завидовала Сашкиной уверенности, свободе — нет, она бы так не могла. Он очень много знает. Просто удивительно, до чего ему все ясно в доме Булычова. А ведь дом Булычова еще дальше, еще непонятнее, чем дом Прозоровых. В дом Прозоровых их ввела Анна Григорьевна, и то понадобилось три года. Да и сейчас еще не все понятно — каждый спектакль открывает новое.
— Как ты постиг булычовский быт и вообще всю эту купеческую психологию?
Сашка усмехнулся.
— Читать надо больше, Елена Строганова, — и поцеловал ее, как всегда, под фонарем. — Я, конечно, советовался с Агешей, с Корневым, с Виталием Николаевичем. Но главное — книги. Уйму перечитал для Булычова.
Да, читать, как Сашка — везде, в любых условиях, — никто на курсе не может. Зато и знает он уйму. Вот только что рассказывал Валерию о Монтене, сейчас запросто цитирует какое-то письмо Маркса: «Если бы целая нация действительно испытала чувство стыда, она была бы подобна льву, собирающемуся сделать прыжок».
