«А форма? Нет без нее искусства». — «Форма вырастает из содержания». — «Плохая форма губит содержание…» — «А формальные изыски губят жизнь…»
Ребята приходили, засиживались поздно, схлестывались мысли, жарко становилось в комнате. Сашкины «загибы», как вспышки, разжигали, обнажали, захватывали новые участки — он вел, он был центром, он бил даже Гришу Бакунина. И все понимали, что для него центр — Алена. А Сашкин голос, как музыка, тревожил ее, голова кружилась от победного веселья…
— Вы на следующей не сходите?
— Что? Нет.
От толчка женщина тяжело села на Алену, мазнула по лицу жестким платком. На место женщины протиснулся пожилой моряк.
…И вот — Алена уже могла ходить по комнате — Сашка принес вечернюю почту. Положил перед ней письмо из Севастополя, сжал ее плечи неласковыми, жесткими руками: «Не отдам никому. Ты любишь меня».
Будто колокол гулом наполнил комнату, отдался смехом в груди и затих, оставил растерянность, страх, острое чувство вины:
«Неправда. Неправда!»
«Любишь. Не отдам!..»
— Не откажите в любезности — один за сорок.
— Один за сорок, — повторила Алена, передавая деньги.
…Письмо Глеба прочла ночью. Недлинное спокойное письмо. «Рад, что нога не болит и настроение у тебя хорошее. У нас штормит — палуба проваливается под ногами и опять подпирает. Удивительная штука — машины, электричество и мои локаторы. Ты бы любила их, если бы понимала. Не подумай, что я хочу тебя обучать точным наукам. Ты отлично нашла свою дорогу. И в конце-то концов человек дороже любой машины. Но я их люблю — они умные, сильные, надежные, красивые».
Алена перечитывала письмо. Хорошее, дружеское письмо. Стала говорить себе: «А может быть, это дружба? Ведь Глеб не требовал — может быть, он даже не хотел, может быть, я сама ему навязалась? Сама целовала его, сама спросила: „А жениться на мне ты не хочешь?“ Он ответил: „В твои двадцать…“»
Она схватилась за эту мысль, искала ей подтверждения. Да, друзья. Он будет даже рад. Он скажет: «Конечно, в двадцать лет брак на расстоянии… Какая жизнь для актрисы с военным моряком…» — и они всегда будут друзьями. Очень близкими друзьями.
Несколько дней она жила без оглядки, без размышлений, без чувства вины. И уже не отстраняла неловкие, жесткие руки, огненные губы. Они стояли у окна. Почти без стука вошел Женька, заулыбался глупо-глупо.
— Ты не уехала разве? Связку разорвала? Почему не написала… мне, Олегу? А Глеб?.. А Глаша, Агния не приехали? — И ушел сердитый, осуждающий.
