- Хорошо-то как на воле, Тодор, сладко дышится, - сказал Княжич, прослезился, забылся, папироску в зубы тиснул и последней спичкой чиркнул.
Вспыхнула шведская спичка, засмердела и погасла. Не осталось больше огня в Холодном дне.
- Ах, ты… твоя светлость… только и выговорил Тодор.
Крыса чуть со смеху не помер, на спину лег, лапами болтал, дразнился.
Княжич стоял столбом, весь пунцовый от конфуза, как девица.
- Прости меня, Тодор. Виноват. Не со зла, а по привычке. Все равно это был огонь городской, тебе не годится. А видел я в детстве, как цыганские боги огненное колесо катили через озеро. Мимо они прошли, здесь не задержались.
Поискал Тодор переправу - лодки не видно, вплавь - потонешь, посуху - долго. Один путь остался. Попрощался Тодор с Княжичем и по чугунной дороге нагнал паровоз на озере, за шест последний ухватился, на приступке встал, в небо загляделся.
Вспять бежали луна и звезды, колеса перестукивали на стрелках колдовских. Черный Яг сидел на широкой шляпе лаутара, считал ночных чаек от нечего делать. Задремал Тодор навзничь на куче угля, видел сквозь сон огненное колесо. То не огненное колесо было. То поднималось над Безвозвратным Островом високосное солнце.
В полдень Тодор очнулся от дремы. Чур меня - ни озера просторного, ни машины-паровоза с узорной решеткой, с трубой самоварной, с могучим котлом. Встало солнце, все, как в воду кануло, а воду ту первые петухи залпом выпили.
Вчера еще праздновали зазимки. Русаки линяли клочьями. Медведи в берлоги на бок валились. Олени и лоси сбрасывали старые короны в буреломах. Мужики меняли тележные колеса на санные полозья.
А нынче Тодор себе не верил: солнце палило, голос горлицы слышался в земле нашей. Лесные склоны веселились великим шумом лиственным, на холмах виноградники цвели, лозы заботливо на подпорки подвязаны. Каменным мхом поросли на дубравных пригорках молдаванские валуны.
Только чугунная дорога пролегала в долгих травах под ногами Тодора - еле видная в поросли, ржавчиной съеденная, будто сто лет в обед не ходили по ней тягловые паровозы на далекий перевоз.
На дегтярных шпалах цвела ягода-земляника - слепой цвет по колено, а листы трефовые. Не простая ягода. Путеводная.
Манила, тянула ягода, указывала путь. Так и пошел Тодор по шпалам процветшим, куда заманиха-земляника вела, прямо в лето полуденное. Долго шел, да все по виноградникам.
В потайном кармане проснулся крыса, носом повел, учуял близкое жилье: молоком пахло и березовыми поленьями.
