Как дочке черное дело
объяснить? И не хочется, а надо, без отцова слова еще и в мечтания ударится, а не
душеполезно дочери отцова сладкая ложь. Вырастет, сама узнает, уж лучше из моих
уст.
- Видишь ли, Аннушка,
люди праведные, старинные, вместо "убить" говорили "терять",
чтобы злодейству не соучаствовать. Убил князь Роман жену безвинную, и солгал дочке,
чтоб матушку век не сыскала, сплел небылицу, душегуб, а правду орел выронил, горькую
правду, ручку правую с золотым кольцом. Песня старая, ты ее Аннушка, в голову не
бери. А правда, как бы ни сокрыта была - всегда откроется.
- Не хочу чтоб такие
песни на свете пелись - топнула ножкой Аннушка, лобик набычила, взглядом ожгла,
- пусть веселое поют, скажи им батюшка.
Попросил Борис Шереметьев
уродливых песельников от дочкина сердца.
Затянули привратные лазари
веселое. Как жених-комара воевати шёл. Как лиса лапотки плела, да царску грамоту
нашла. Как барашки-круторожки в дудочки играли. Как пчелушки Божии, крылышки малые
четверокрестные, носики вострые, сами пестрые, с поля идут, гудут, гудут, медок
несут. А пуще зашлись песельники нищие про журавлей.
"Курли, курли, курли,
Летят летят, журавли
Курли-си, курли - си
По Руси, по Руси.
Да с высоты, с высоты,
Журавли летят в домы!"
Прихлопывала в такт ладошками
Анна - молода душа, печаль рассеяла, сыпались пятачки щедро.
Но видел батюшка, что
ей в душу правая ручка обручальная, тут уж ничего не поделаешь.
Вольно было дочерь младшую,
пуще глаза возлюбленную, в апреле капельном, вести на матушкину могилу в лоне Свято-Андрониевом,
в день Иосифа Песнопевца, когда впервые звучит голосок сверчка запечного, когда
с небес плакучих журавлиный клич тревожит и живых и мертвых.
Семь лет исполнилось
Анне, когда матушку Наталию с церковным пением навзнич из дому вынесли, да ее след
хвойными лапами по двору замели.
Шли следом за матушкой
старшие братья - все пятеро мал-мала-меньше, без шапок шли, больше плакать не могли.
Апрель звонкой синевой горел. Сквозь солнце снег с дождем колкий сыпался, батюшка
без ума покойнице светлое лицо своей шапкой закрывал, пока не оттащил друг семейный
за плечи. А снег на лицо Наталии новопреставленной падал колкой моросью и не таял.
Младшую Анну на похороны
не взяли, рано ей - поставила ее нянька-смоленка на подоконник, научила помахать
матушке на память белым платом в окошко - чтобы последний путь лебяжьим пухом устелить.
Махала Анна белым платом, и все озиралась на няньку:
