— Голова пустая! Баню себе ставишь в огороде? Али возводишь крепостную стену?!
— Деда! — позвал Собинка. — Подь-ка сюда!
Обернулся дед Михей:
— Тебе чего?
— Важные вести!
По испуганному лицу Собинки понял дед: стряслось что-то. Отошёл в сторонку:
— Чего там ещё?
Запинаясь, передал Собинка случайно услышанный разговор.
— Свиньи жирные! — выругался дед. — О своей шкуре да о мошне все заботы. Остальное — пропади пропадом. Ну, погодите, бояре высокородные…
На другой день стал приглядываться Собинка к великокняжеским хоромам. А там суеты более обычного. И народу больше. Подвод собрана прорва. Бояре толкутся на дворе, ровно простые мужики.
У Глазовых вечером подле избы — сходка. Посадский народ судит-рядит: что готовится? Гвалт стоит. Не поймёшь, кто о чём толкует. Староста Вавила тут же. Зыркает по сторонам, слушает.
Все ждут деда Михея.
Пришёл не один, с ним ещё двое плотников.
Снял шапку, поклонился притихшим людям:
— Худо, православные. Завтра чуть свет отправляется с великокняжьего двора обоз со всей семьёй великого князя, с казной, многими боярами, детьми боярскими и холопами…
— Ловко удумали! — сказал гневно Любим Гвоздь. — Бегут, ровно крысы из дома, в коем запахло бедой.
Дед Михей согласно кивнул головой:
— Бегут.
— А куда? — спросило разом несколько голосов.
— Этого в точности не ведаю, — ответил дед Михей. — Говорят, будто прежде на Дмитров, а далее к Белоозеру.
— Стало быть, не верит великий князь в победу над Ахматом. И не чает отстоять Москву… — заметил с горечью сосед Глазовых, плотник Иван Крюков.
— О том догадаться — не надобно большого ума, — со злостью выговорил Любим. — Что мы-то будем делать? Куда девать наших жён и детишек? Кровные они тоже у нас! Иль всей Москвой с курями, коровами и козами тоже подадимся на Бело-озеро?!
Криком в едином гневе откликнулись мужики:
— Нет!
Дед Михей поднял руку:
— Шуметь — толку чуть…
— Скажи, что делать?!
— То же, что и делали: чинить кремлёвские стены, готовить оружие, а кому следует — идти в полках на Берег биться с ордынской нечистью.
— Из Москвы бегут… — укорил Иван Крюков.
— Им же срам, — ответствовал дед. — Нам урок…
Поздно разошлись мужики от глазовского дома.
И удивительно: два человека, друг друга не видя, в одну сторону повернули, к дому Ивана Васильевича Ощеры. Были то староста Вавила и — кто бы мог подумать? — деда Михея родной сын Савелий. А дельце-то у них было одно, общее: донести окольничему великого князя о том, что говорится и делается в посаде. По долгу службы шёл Вавила. Савелий — по охоте своей и подлости.
