— Мы не за интерес служим, а так... за сознательность.
— Да ить один сознает, а другой не сознает. Тут бы я присоветовал что-нибудь давать, хоть помаленьку.
— Не возьмут, деда, обидятся еще.
— Вот дураки!
Дед разглядывает диаграмму то близко, вплотную, то откинувшись назад, прищуриваясь.
— Это у тебя большой-то столбик чей?
— Первого взвода, деда, восемьдесят четыре процента дал.
— Ишь ты, больше всех, а до ста-то не дотянул. А этот, маленький-то, второго? Шестьдесят три, говоришь? Мало, мало. Что же они, молодые, или как? Ленятся небось? А ты сам-то из какого взвода?
Шерстеников вдруг густо покраснел, поперхнулся и добросовестно заоткашливался.
— Из второго, значит? — бессердечно дудел дед.
Молодежь помогала ставить лозы на рубке, соломенные арбузы и мешки на уколах и судила эскадрон не хуже комиссии.
— Ну что, сколько? — спрашивали у отбегавших от станков товарищей.
— Восемь.
— А вон те, надрублены которые, те считали?
— Их надо две за одну считать.
— Как за одну? Все равно ведь они из строя выбыли.
— Мало ли, а все-таки навовсе не перерубили.
— Пиши, Спирька, две за одну.
— Сколько эти? — спрашивали у Спирьки.
— Эти меньше промахов, чем второй взвод.
— А все-таки до первого им не дотянуть.
— Кадровикам-то второвзводникам — борода.
— Еще неизвестно, как на пиках да на прыжках.
— Чего неизвестно? Сразу видно.
— Ребята, смотри какой маленький! Ему и на лошадь не залезть.
От станков от комиссии бежал к лошади маленький Карпов. Он закинул повод и неожиданно быстро комком взлетел в седло, пристроился к группе, лихо вскинул клинок и, сопровождаемый восторженными взглядами, скосил все лозы чисто, как бритвой, перерезал глину и ловко поймал кольцо.
— В-вот, черт!
Ветров, сопровождавший эту последнюю группу третьего взвода, собрал их и повел на уколы. Он сейчас только заметил Хитровича, сидевшего на гребне окопа и, улыбнувшись ему, приветливо помахал рукой.
Хитрович, значительно похудевший за время болезни, потерял в госпитале весь свой накопленный за лето загар и сейчас походил на стажирующегося академика. Он слабо улыбнулся Ветрову, значительно кивнув головой, будто говоря: «Ты прав был, товарищ, второй взвод отстал».
Он только что видел провал взвода и на рубке и на уколах и, зная слабость его в управлении конем, заранее предрешил провал и на прыжках. Первый раз он почувствовал тупую досаду на свою любовь к Лизе, и здесь, на плацу, эта любовь ему начала казаться ненужной и постыдной. Он пожалел, что болел, и решил при первой же возможности взяться за взвод как следует.
