Чужак | страница 48



Финч стоял между охранниками и смотрел на дочь. Взглянув на него, я почувствовал, как меня кольнуло прямо в сердце.

— Отпустите ее. Вы не понимаете, что делаете! — кричал я в лица людям, аккуратно опускавшим трехфунтовые кирпичи на постепенно проседавшую дверь, которую не без труда удерживали двое парней.

Но, конечно, горожане понимали, что делают. Они жаждали возмездия и получили его сполна. Целую груду. И они упивались этим. Добрые обитатели Салливана брали кирпичи, выходили на сцену. Клали груз на женщину, изнемогавшую под невыносимой тяжестью. И они делали это с желанием.

Ее лицо потемнело от нехватки кислорода, исказилось непроизвольным сокращением мышц. Руки и ноги бились о стол с такой силой, что палачам пришлось навалиться на них, чтобы прижать к «эшафоту».

Внезапно я вырвался из толпы. Один из стоявших в оцеплении полицейских попытался схватить меня, но получил такой удар, что полетел на землю. Тогда на меня прыгнул другой. Я приготовился встретить его хорошим ударом, но увидел баллончик, из которого вырвалась струйка перечного спрея.

Как будто два раскаленных шипа вонзились мне в глаза, и я упал, давясь собственным дыханием, ослепленный, беспомощный. Кто-то бесцеремонно завел мои руки за спину. Запястья стиснули стальные кольца. Проклятие. Глаза жгло так, что мне хотелось вырвать их, выскрести глазницы ногтями, но и это было невозможно со скованными за спиной руками.

Меня схватили, подняли, бросили на сцену.

Я стоял, задыхающийся, слепой, безрукий, бессильный.

— Линн! Линн, я не вижу тебя!

Сквозь гул толпы до меня донесся ее слабый голос.

— Грег, я здесь. Помоги мне.

Должно быть, огромный вес кирпичей уже ломал кости, сдавливал легкие и сердце. Но я услышал крик и начал, как идиот, метаться по сцене, пытаясь найти ее, спотыкаясь, ничего не видя.

— Грег, Пожалуйста, помоги мне. Я…

И тут я услышал, как что-то треснуло. Глухо, но при этом пугающе громко.

— Грег… пожалуйста… мне так больно… я не могу больше… — Громкий хруст. По-настоящему громкий. Как будто не выдержало что-то хрупкое, тонкое и нежное.

— ГРЕГ!

Этот последний крик громом взорвался в моей голове. Я остановился на колени и склонил голову.

Меня всего трясло.

Я знал, что Линн умерла. Добрые жители Салливана вкусили сладость правосудия.

13

Настала моя очередь. На грудь давило так, что я уже не мог дышать. Сердце сдавало, но еще продолжало гнать темную кровь, вытекающую из лопнувших артерий. И только тогда, когда ребра не выдержали и подались, хрустя, как ломающиеся сухие палочки, я вырвался из сна.