Где же брат-куратор?
Некромант встал, заложил руки за спину и прошелся по кабинету, стараясь не слишком сильно стучать каблуками. Заняться было категорически нечем. И тут его внимание привлек новый посторонний звук. Это был ритмичный барабанный бой.
Ильм подошел к окну.
Его взору открылся небольшой плац, на котором, как фигуры на шахматной доске, выстроились обнаженные по пояс мужчины с длинными мечами. Перед ними стоял барабанщик и еще какой-то тип в плаще с длинным жезлом в руках.
Ильм прирос к тонкому, чисто отмытому стеклу. Такого он еще не видел…
Удар жезла. Четкий барабанный ритм. Строй как единое целое сдвинулся с места, и клинки слитно очертили в воздухе сложный узор упражнения.
Удар жезла. Барабанный бой. Следующая фигура.
Удар жезла. Барабанный бой. Снова единообразный полет мечей.
Жезл принялся стучать все быстрее и быстрее. Барабан вслед за ним тоже начал ускорять свой ритм. Люди задвигались энергичнее, но все также четко и слаженно. Сосредоточенные лица, широкие спины, налитые силой мускулы.
Ильм озадаченно почесал затылок. Попал на синяк и поморщился от боли. Ничего себе подготовка. Не чета гарнизонной вольнице. Кто это? Рекруты, которых гоняют до седьмого пота, или ветераны, не желающие расслабляться ни на миг? В любом случае впечатляет. Выходит, здесь не только поклоны бьют…
— Ты убит, лейтенант, — знакомый голос сухо прозвучал за спиной.
Ильм слегка вздрогнул, но повернулся нарочито медленно.
Гийом выглядел на этот раз неожиданно просто, даже как-то по-домашнему. Без всяких излишеств и намеков на высокий духовный сан. Сандалии на босую ногу, широкие холщевые штаны и просторная, немного мешковатая туника. Только глаза и лицо брата-куратора были сосредоточены и совсем не располагали к задушевным посиделкам у камина.
— Добрый день, благостный, — учтиво поклонился Ильм, — в вашем приветствии, я полагаю, скрывается глубокая аллегория. Что ж, с точки зрения учения о душе, я, взваливший на плечи груз магии, действительно мертв. Мертв душой. А в остальном таким себя не ощущаю.
— Никаких аллегорий. Ни поверхностных, ни глубоких. Только горькая правда жизни и ничего более. Я мог сейчас тебя совершенно спокойно убить. Ты бы даже ухом не повел.
— Я, признаться, не рассматривал ваше появление здесь в таком свете.
— Не стоит недооценивать даже потенциально безопасную ситуацию. Разве ты пришел сюда по доброй воле?
Ильм опустил глаза. Последний их ночной разговор не слишком располагал к добровольным поступкам, но сейчас эту шероховатость очень хотелось обойти.
