– За этого человека, я, как за себя ручаюсь головой, – произнес Кучин, указывая на Илью, – он хоть и не нашего круга, но также как и мы ненавидит нечестивых иноземцев, их обычаи и радеет за сохранение вековых устоев древней Руси.
Собравшиеся за столом, молча слушали Кучина и с любопытством разглядывали Илью.
– Он честен и смел, – продолжал Захар Петрович – свою храбрость он неоднократно доказывал на полях сражений с поляками и не запятнал себя, как многие изменой. Тот, по просьбе которого мы здесь собрались, знает его лично и хорошо отзывается о нем.
Кучин умолк, и слово взял самый знатный и старейший из собравшихся московских торговых людей, Федор Конев:
– Зачем много говорить, Захар Петрович, мы давно знаем тебя, слово твое крепче гранитной скалы, а твоя порука во все времена была для нас железной. Он знает, для чего мы здесь собрались?
– Нет, – ответил Кучин.
– Тогда пусть побожится перед Святыми Образами, что все услышанное здесь останется в тайне и делу конец.
Все присутствующие одобрительно закивали в знак согласия головами. Захар Петрович снял со стены Образ Божьей Матери с Младенцем на руках и с ним подошел к Илье. Илья встал на колени, трижды перекрестился, принял из рук Кучина Святой Образ и поцеловал икону. Так волею обстоятельств предшествующей истории, Илья откликнулся на внутренний голос, взывающий его на новый путь и был принят в круг недовольных правлением Самозванца.
******
Первым делом Дмитрий, на место сверженного Патриарха Иова, подобрал "достойную замену". Готовясь к царскому венчанию, чтобы освятить себя в глазах людей саном помазанника Божьего, он подготавливал свое торжественное явление народу, необходимое для полного убеждения москвичей и россиян, что венец Мономахов возлагается на голову сына Иоанна Грозного. Этот торжественный обряд, надлежало совершить Патриарху. Не доверяя российскому духовенству, для этих целей, Дмитрий выбрал Рязанского Архиепископа Игнатия, который казался ему надежным орудием для всех замышляемых им соблазнов. Наспех выбрали Игнатия в Патриархи, грек по национальности, он не имел ни чистой Веры, ни любви к России и русскому народу, не имел ни стыда не нравственности и был лоялен к латинской Вере. Вторым пунктом в его плане было сближение с мнимой матерью. Дмитрий уже месяц царствовал в Москве, а народ еще не видел царицы-инокини, хотя она жила в пятистах верстах от столицы.
Между тем Самозванец хотел веселья, пиры и музыка были ежедневной забавой Двора. Угождая вкусу царя к праздности, вся знать, старалась блистать богатою одеждою. Смиренный вид и одежда для людей не убогих, считалась дурным признаком. Всякий день казался праздником, чередой которым Дмитрий желал уверить Россию в ее золотом веке под своим правлением.
