Обеспечив себя относительно здоровья экипажей, сэр Джон Джервис хотел сделать их грозными для неприятеля.
С самого начала американской войны он понял, что в сражении, где действуют только артиллерией, вся выгода будет на стороне того, кто имеет лучших канониров. Поэтому пушечное ученье, которым тогда менее всего прочего занимались, казалось ему наиболее важным. Он был уверен, что, крейсеруя в море, достаточно приучить экипажи к морскому делу, но он также знал, что нужны еще большие заботы, чтобы сделать их боевыми. "Необходимо нужно, говорил он своим капитанам, - чтобы люди наши умели хорошо действовать орудиями, а потому я хочу, чтобы каждый день, как под парусами, так и на якоре, на каждом судне производилось общее или частное пушечное ученье". Эта забота всегда занимала в уме его первое место. Три раза командовал он большими эскадрами, именно, в 1796, в 1800 и 1806 гг., и все три раза восстанавливал пришедшее в упадок артиллерийское ученье. Вскоре под его началом эскадра Средиземного моря приняла грозный вид: каждый исполнял свою обязанность. Капитаны знали, с каким начальником имеют дело, и не прощали своим подчиненным упущений, за которые сами они первые бы отвечали. "Звание капитана, - говорил Джервис, - не должно почитаться льготой. По моему мнению, капитан должен отвечать за все, что делается на его судне. Он отвечает мне за поведение своих офицеров и своей команды". Впрочем, ему случилось однажды арестовать разом капитана и всех офицеров корабля, которым он был недоволен; или, в другой раз, из жалованья небрежного вахтенного лейтенанта заплатить за исправление повреждений адмиральского корабля, происшедших от столкновения с другим судном. Но вообще его строгость и выговоры бывали направлены выше и, обходя младших офицеров, падали прямо на их начальников. Он писал графу Спенсеру, первому лорду Адмиралтейства: "Очень немногие способны надлежащим образом командовать линейным кораблем. Нередко капитан, отличившийся в командовании фрегатом, оказывается решительно неспособным управлять шестью или семью сотнями человек, какие теперь составляют наши экипажи".
Но эта строгость адмирала не мешала на английских кораблях ни духу соревнования, ни деятельности. Джервис был взыскателен и непреклонен, но он искренно любил тех офицеров, способности которых успевал оценить, и его предупредительность, его дружелюбное и деятельное участие в отношении к таким офицерам вознаграждали за усиленную строгость. Эти чувства занимали в его жизни гораздо более места, нежели можно было думать, судя по наружной оболочке этого положительного и сухого характера, как будто созданного для того, чтобы никогда не испытывать нежных ощущений. Когда друг его Трубридж, бывший тоже другом Нельсона, погиб на "Бленгейме", возвращаясь с мыса Доброй Надежды, он был опечален как нельзя более. "О "Бленгейм", "Бленгейм"! Что сделалось с тобою?" - говорил он часто, - "Кто отыщет мне другого Трубриджа?.." Ни один адмирал не защищал с таким жаром интересы истинных слуг отечества против домогательств людей, покровительствуемых аристократией, или так называемых honorables английского флота. "Правительство, - говорил он, - держит в запасе свои милости для того, чтобы упрочить себе в Парламенте большинство голосов. Это самое ужасное зло, потому что Парламент ненасытное чудовище, которое ничем нельзя удовлетворить. Попробуйте постараться уменьшить государственные расходы и это чудовище сделается для вас неумолимым; а для того, чтобы с ним ладить, вы принуждены оставлять в забвении людей достойных, вся вина которых в том, что они не имеют покровителей".
