Муха и влюбленный призрак | страница 6



Умер он загадочно. Лег вечером в постель, а ут­ром его нашли у моря, в трех верстах от дома. То ли сам упал с обрыва, то ли столкнули... Все огромное наследство досталось шестнадцатилетней Олюшке.

Многим хотелось прибрать к рукам бобрищевские миллионы. По тогдашним законам сиротам на­значался опекун, имевший неограниченные права. Он даже мог заключить в тюрьму непослушного ре­бенка. Нашлись какие-то дальние родственники Бобрищева, которых он при жизни знать не хотел. Ссо­рясь друг с другом, они наперебой подавали в суд, чтобы взять под опеку Олюшку и ее деньги.

Но Бобрищев оставил дочери не просто деньги — не бумажки с орлом, а заводы и торговые конторы, пристани и шаланды. Во главе дела стояли двена­дцать управляющих. Олюшку они знали, будущего опекуна — нет, и справедливо опасались, что этот временный человек все разворует, разорит, набьет себе карманы и уйдет.

Бобришевскую рыбу ела половина России, от царской семьи до каторжан. Двенадцать управляю­щих были небедными и очень влиятельными людь­ми. Им удалось затянуть суд на целый год. Когда Олюшке исполнилось семнадцать лет, закон позволил ей самой выбрать себе попечителя, а это совсем не то, что опекун. Попечитель не мог распоряжаться Олюшкиной судьбой и Олюшкиными капиталами. Он опытный советчик, ни больше ни меньше. Моло­дая хозяйка во многом зависела от своих управляю­щих и выбрала себе в попечители одного из них.

Только не думайте, что Олюшка была марионет­кой в руках этих двенадцати. Несколько лет спустя она поймала попечителя на воровстве и уволила без скандала, подарив золотые часы.

Но вернемся назад, в 1901 год. Суд закончился, двенадцать управляющих празднуют победу, «опеку­ны» остались ни с чем, но успокаиваться не собира­ются. А миллионщице Олюшке семнадцать, и у нее жених, сын простого рыбака. История не сохранила его имени. Газеты писали «крестьянин Рыбаков», «пятиклассник Рыбаков».

Маша подумала о своих мальчишках — какие из них женихи? А ведь уже в восьмой перешли.

— Ему было девятнадцать лет, — добавил Евгень Евгеньич.

— Второгодник, — хрюкнул Иванов.

Историк даже не посмотрел в его сторону и объ­яснил для остальных:

— Это и был Белый Реалист. Олюшку он знал с детства и, как говорили, был с ней во время того шторма, когда их шаланда чуть не разбилась о камни. В газетах его называли сиротой. Я думаю, Белый Реа­лист учился урывками не по глупости, а из-за того, что зарабатывал на жизнь. Тупицу Олюшка не полю­била бы.