— Ну?! — рявкнула Тори.
— ...брови! — невинно закончил Алан. — Округлые брови. Чем ты опять недовольна?
— Не понимаю, почему я до сих пор не захлопнула дверь перед твоим носом? — задумчиво спросила Тори, прислоняясь к косяку.
— Наверное, есть хочешь, — объяснил Алан, для убедительности выставив перед собой корзину. — Телячьи отбивные, овощной салат, клубника со сливками.
М-да, меню было впечатляющим. Тори сглотнула слюну и молча посторонилась. Алан с деланной опаской проскользнул мимо нее в холл, а потом, весело насвистывая, отправился на кухню — хозяйничать. Тори почему-то сразу стало спокойно и уютно в этом пока что чужом доме. Она удовлетворенно улыбнулась, вспомнив, как загорелись его зеленые глаза, когда она появилась в дверях.
Пока Алан готовил еду, Тори продолжала разбирать ящики с вещами, присланные из Аризоны. Открывая их один за другим, она проникалась горячей благодарностью к отцу. Он прислал все, что она просила, упаковав вещи с толком и с любовью. Чего нельзя сказать о тех чемоданах, которые упаковывала сама Тори в рассеянности и тоске, накануне своего бегства. Ни одна из вещей, полученных из Аризоны, не напоминала ей о Джордане. Отец прислал только то, что она покупала сама или получала в подарок от него — единственного теперь близкого человека. Близкого человека, который был сейчас так далеко от нее... Внезапно на девушку нахлынули воспоминания.
Когда Тори была маленькая, родители называли ее Кошечкой. Она действительно походила на хорошенького и забавного котенка. Большеглазое личико «сердечком», мягкая грация движений, копна блестящих черных волос... Глаза у Тори и вправду меняли цвет: гнев делал их темно-синими, радость — голубыми, печаль — серыми... А уж если они становились зелеными, родители точно знали, что их ненаглядная Кошечка задумала какое-то озорство. В те времена ее переполняли радость жизни, любопытство и непрерывная жажда деятельности.
— Виктория, давно пора спать. Ну закрой свои глазки, дай им отдохнуть, — уговаривала ее усталая няня.
— Я же тогда ничего не смогу видеть! — возмущалась неугомонная Тори и таращила глаза, пока сон не делал ее веки такими тяжелыми, что они закрывались сами собой.
Но уже на рассвете у двери в комнату родителей раздавалось звонкое мяуканье, и, услышав долгожданное: «Заходи, Кошечка!» — маленький лохматый тайфун в пижамке врывался в комнату и с разбега запрыгивал на широкую родительскую кровать, бурно ласкаясь сразу к папе и маме и без умолку болтая.
