У меня была причина возвратиться в свою контору: должны были доставить заказное письмо с оранжевой квитанцией. Большинство окон в здании уже были темные, но некоторые еще светились: кто-то, как и я, работал по вечерам. Лифтер хрипло поздоровался со мной и поднял меня наверх. В коридоре были открыты двери освещенных контор, откуда уборщицы выметали мусор прошедшего рабочего дня. Я зашел в свою контору, открыл окна и, не зажигая света, уселся за стол. У меня не было сил пошевелить рукой, я даже не был способен думать. Никакого заказного письма еще не доставили. Здание постепенно затихало. Где-то в коридоре ночной дежурный, проверявший двери контор, начал умело, даже виртуозно, насвистывать «Лили Марлен». Я включил настольную лампу, и он прошел мимо. Через некоторое время я услышал другие, шаркающие шаги. В дверь приемной позвонили. Решив, что принесли заказное письмо, я подошел к двери. Но это было не заказное письмо.
Толстяк в небесно-голубых брюках, с ленивой грацией, свойственной только толстякам, закрыл за собой дверь приемной. Он был не один, но я прежде всего посмотрел на него. Это был крупный, что называется солидный, человек, в куртке такой расцветки, которая возмутила бы даже зебру. Под курткой виднелась канареечно-желтая рубашка с распахнутым воротом. Он был без шляпы и демонстрировал свои светло-рыжие, даже какие-то розоватые волосы. Нос у него был перебит.
Его сопровождал хлипкий юнец с красными глазами и сопящим носом. Его лицо и руки подергивались, и вообще он имел жалкий вид. Мы все стояли в приемной. Толстяк добродушно улыбнулся:
— Мистер Марлоу, разумеется?
— А кто же еще? — ответил я.
— Надеюсь, вы извините нас за поздний визит, — сказал он. — Вы уже покончили со своими делами?
— Не заговаривайте мне зубы, — проговорил я. — У меня нервы и так истрепаны. Что это за тип с вами?
— Выйди вперед, Альфред, и поздоровайся, — распорядился толстяк. — И перестань жаться, как девчонка.
— Пошел свинье под хвост, — буркнул Альфред.
Толстяк безмятежно повернулся ко мне:
— Не понимаю, почему все молокососы так разговаривают. Это не смешно и не остроумно. Даже бессмысленно. Я поднял его из грязи, во всяком случае временно. Поздоровайся с мистером Марлоу, Альфред.
— Пошел к черту, — огрызнулся тот.
Толстяк вздохнул:
— Моя фамилия Тоуд, — представился он. — Джозеф Тоуд. — Я промолчал.
— Что же вы не смеетесь? — спросил он. — Я привык к этому. Ношу эту фамилию всю жизнь.
