Лошадь всегда была в цене у индейцев прерии, и гнедой мерин Хинакаги имел столько достоинств, что накоты никак не могли пройти мимо такого красавца.
Вконец расстроенный Дэйлмор вернулся в палатку и, сев к тлеющему очагу, вновь погрузился в невеселые размышления. Внезапно послышалось хлопанье крыльев. Не успел сержант прийти в себя, как сокол оказался на его правой руке.
— О боже, Глешка! — нервно произнес Дэйлмор. — Я совсем забыл про тебя. — Он нежно погладил голову птицы: — Бедняга, ты, конечно же, проголодался.
И тут к сержанту пришла радость, неожиданная и до боли в сердце сладкая.
— Глешка, умная моя птица! — с жаром зашептал он. — Ты — мое единственное спасение! — Он прижал сокола к груди, погрузив свое лицо в его мягкое оперенье. — Ты спасешь меня в этих заброшенных горах. Больше мне неоткуда ждать помощи. Меня кормил Хинакага, но прежде чем умереть, он поймал тебя. Это знак свыше. Добрый или дурной, но это знак. Теперь все зависит только от тебя. Мне необходимо выжить, выжить, чтобы отомстить за Хинакагу, посмотреть в лживые глаза подлеца Фрейзера.
Взволнованный Дэйлмор разговаривал с птицей как с человеком, от которого ждут помощи, на которого надеются. Закончив свой страстный монолог, он водворил сокола на место и выбрался наружу с целью найти для него хоть какие-нибудь остатки вчерашней трапезы накот. Его ждало разочарование. Начисто обглоданные кости антилопы сейчас не представляли никакого интереса даже для голодного койота, столь добросовестно поработали над ними краснокожие. А вот когда сержант, вернувшись в типи, поискал съестное там, то горькое разочарование не замедлило смениться радостным возбуждением. Та самая куропатка, за которой ходил Голубая Сова, так и осталась лежать в прохладной ямке под кучей сухого хвороста.
— Слава Иисусу! — воскликнул Дэйлмор и истово помолился. Ощипать птицу и разделать ее на части было делом нескольких минут. Проголодавшийся сокол тут же получил причитавшуюся ему по утрам поощрительную долю мяса. Сам же Дэйлмор удовлетворился небольшим зажаренным на углях кусочком, оставив все остальное на кормежку птице. Его можно было понять. При мысли о том, что оставшейся дичи не хватит для дальнейшего и последнего этапа тренировки, сержанта пробирал вполне понятный озноб.
Вооружившись костяной иглой и сухожилиями, которые хранились у индейцев в кожаном мешочке, Дэйлмор принялся за изготовление летающей мишени. Для этого он сшил продолговатую по форме основу из выдубленной кожи, набив ее травой и перьями. К этой основе он прикрепил пару крыльев куропатки, хвост и длинный кожаный ремень. Получилось неуклюжее, но вполне годное подобие крылатой дичи, затем, вспомнив советы Хинакаги, Дэйлмор снял с ног сокола длинные грубые ремни, а на их место привязал обножи — тонкие ремешки длиной в восемь дюймов. Привязанные разными концами к одной и второй ноге ловчей птицы, они, по утверждению Хинакаги, позволяли ей бить когтями добычу одновременно обеими ногами, тем самым увеличивая силу удара. Обножи эти также служили для того, чтобы удерживать боевую отважную птицу в руке, когда она своим зорким оком увидит в небе ненужную в тот или иной момент добычу. Для этой же цели была необходима еще одна, последняя вещь — крепившийся разными концами к обножам и рукавице тонкий кожаный ремень длиной не менее четырех футов. Но этот ремень годился для хорошо прирученной птицы, которую хозяин может без страха освободить от него и напустить в одних обножах на добычу. Для бросков же на летящую мишень неприрученному, диковатому соколу требовался длинный ремень, чтобы тот не вздумал улететь. И когда все это было готово, Дэйлмор прицепил к поясу мешочек с мясом, натянул на правую руку рукавицу, посадил на нее сокола и, захватив мишень, выбрался наружу.
