— Что ты делаешь? — спросил я.
— Играю в Нарциссуса, — ответил он голосом сухим и негромким, как шуршание трущихся друг о друга кусков известняка. — Я играю в Нарциссуса, — повторил он, — это забавно. Нарциссус dans les Alyscamps.[41] — Смех его был, словно с шорохом сыпалась известь, сухая и едкая.
— Откуда ты знаешь? — спросил я; он засмеялся и ответил:
— От некоего Мавентера.
Фэй и другой парень — тот был крупный и толстый — сидели за столом.
— Привет-привет, — сказал, обращаясь ко мне, другой парень, — ты слушай его внимательно, он много испытал в жизни и много чего знает.
— Да кто ты такой? — спросил я. — Я тебя не знаю.
— Я Саргон, — отвечал он, — я только что приехал.
Тот, что смотрелся в зеркало, поднял брови и вытаращил глаза, теперь они напоминали увядшие желтые цветы, брошенные на бесплодную белизну его лица.
— О, Нарциссус, — сказал он, — до чего же ты уродлив. — И поднес руки к лицу, словно не желал ничего больше видеть; но продолжал украдкой подглядывать сквозь ресницы. — Руки холодеют, — сказал он, — если так дальше пойдет, совсем отомрут. Они меня больше не слушаются. — Он повернулся, и мрачное желтое сияние его глаз озарило меня всего, как свет старинного торшера. — Из всех частей руки у ладони — самая самостоятельная жизнь, — прошептал он. — Знаете, в этом стихотворении Вильдганса[42]… ich weiB von deinem Kôrper nur die Hand…[43] гляньте-ка, живая. — Он положил руку на стол, и мы уставились на нее. Но она была неподвижна, белая и мертвая. Он повернулся ко мне. — Меня, или, лучше сказать, мой специальный случай, можно классифицировать разными способами. — Он подошел к зеркалу и стал писать пальцем по стеклу, как мелом по школьной доске, но на зеркале ничего не появилось. — Тебе понятно?
— Нет, — ответил я.
— У тебя найдется мыло? — попросил он Фэй, и та дала ему кусок мыла, так что он смог написать на зеркале: «morbus sacer».
— Священная болезнь? — спросил я.
Он кивнул мне одобрительно, вытянул губы трубочкой и сказал:
— Святость опасна, святые — они опасны для окружающих, в знак уважения к святости люди в средневековье назвали одну опасную болезнь святой, morbus sacer, epilepsia.[44]
Он написал все это: he, epilepsia, а ниже три раза одно и то же слово: aura, aura, aura.
Возле каждого из этих слов он что-то пририсовал: глаз, ухо, нос.
— Выбери что-то одно, — предложил он.
Но я застыл на месте, потому что ничего не понимал.
— Что ты там стоишь, ты должен сделать выбор, — крикнул он.
