Я не мог полюбить ее по-настоящему, я думал, что смогу полюбить только ту китайскую девочку, если когда-нибудь найду ее, — но во всем этом было что-то колдовское, я нежно провел рукой по ее лицу, и оно вдруг стало совсем чужим; оно светилось, и я не мог представить себе, что посмел коснуться его.
— Эй, — сказал я тихонько, казалось, она отдалилась, стала такой же недоступной, как ее лицо. Но она никуда не делась, и я сказал: — Эй, твое лицо изменилось.
Она рассмеялась:
— И какое оно теперь?
— Не знаю. — Я подумал немного. — Молодое. И красивое.
Она продолжала смеяться, таинственно, загадочно, и теперь казалась совсем счастливой. Потом подняла руки и, продолжая смеяться, сказала:
— Ты ничего не заметил, да?
— Чего? — Я ничего не видел.
— На самом деле я не должна тебе этого рассказывать, — сказала она. — Мне это неприятно, потому что я трусиха. — И тут я заметил тонкие полоски на внутренней стороне ее рук, у локтей.
— Как? — спросил я.
Она отвернулась, чтобы я не мог посмотреть ей в глаза.
— Бритвой, — сказала она, — в больнице, но я не смогла как следует разрезать вену, и потом меня быстро нашли, я не успела умереть от потери крови.
— О, — сказал я. Она лежала, отвернувшись, но я придвинулся и начал тихонько ее целовать.
Теперь она хотела, чтобы я с ней спал, я знал это; хотя, конечно, она считала меня трусом, ведь тогда, вечером, я не стал драться, и я не был хорош собой, не был высоким, как другие мужчины, и, может быть, не смог бы так хорошо все делать — но время было упущено, в палатку вошла Эллен, а назавтра они уезжали.
Вечером мы решили устроить соревнования. Кто первым доберется на попутках до Кале.
Мы — одна американка, двое австралийцев, Эллен, Вивьен и я. Честно говоря, я в Кале даже не собирался — у меня не было денег, чтобы ехать в Англию, — но я подумал, что, когда Вивьен уедет, у меня не останется знакомых. Куда бы я ни поехал, я всегда в проигрыше, потому что чересчур привязываюсь к вещам и людям и путешествие превращается в цепь расставаний. Я провожу время в расставаниях и воспоминаниях, а адреса, собранные в моих записных книжках, напоминают маленькие надгробия.
***
На следующий день я встал в шесть. Париж был угрюмым и жутко холодным. Не знаю, пустился ли я в путь первым, но твердо решил быть в Кале к вечеру — потому что хотел убедиться, что могу участвовать в соревновании наравне с остальными. Странно, весь день я только и думал о том, что вечером она встретит меня в Кале, я не сомневался, что девушки явятся туда раньше меня.
