— Не спеши брать вину на себя, — говорит Борис. — В юридической практике…
Но тут, слава богу, появляется Женя с подносом. Медный кофейник, чашечки, сахарница с серебряными щипчиками. В этом доме принимают на западный лад. Кофе, гренки с сыром, тарталетки с воткнутыми в них разноцветными шпагами из пластмассы. Не существует даже обеденного стола, за которым можно посидеть большой оравой, налегая на домашние яства, только кухонный и этот, журнальный. Когда случается собирать общество пообширней, заказывают ужин в ресторане.
— Не послушались умного человека, так вам и надо! — говорит Женя.
Ее приход действует на меня успокаивающе. Она такая домашняя, милая в своем кружевном фартучке. Этот декоративный фартучек она привезла из Парижа, куда они с Микой летали в прошлом году. Где только они не побывали! Мои глаза привычно скользят по книжным полкам, по сувенирам и безделушкам; покрытый рыжим пушком, похожий на голову новорожденного кокосовый орех, индийский слоник из зеленого нефрита, африканские маски, японские раковины…
— Я с самого начала была против этой затеи, — говорит Женя, ловко разливая кофе по маленьким чашечкам. — Но справедливости ради согласись, что Мика тут ни при чем! Он забил этот гол с подачи Бориса…
— Это она меня довела, — говорит Борис. — Сплошные истерики!..
— Да, я виновата, — говорю я. — Как это у Островского? Так выпьем за матерей, которые бросают своих детей!
— Ты действительно хочешь выпить? — спрашивает Мика. — У меня есть коньяк.
— Годится, — говорю я. — Я хочу выпить за самого доброго человека в нашей семье… За Тетю!
Они о чем-то говорят, но я не слушаю. Обычный треп, гимнастика языка. Я обдумываю план действий. Завтра же поговорю с Витькой. Главное — выбрать момент. И не тянуть! Чем скорей он узнает, как его Света очутилась в кафе с Паниным…
На сердце стало легко. Впервые за много дней. Может быть, потому, что я представила себе, как обрадуется мой сын. Конечно, он тут же помчится к ней, они помирятся, и все начнется сначала. Ну и пусть! И будь что будет!..
Когда мы подходили к дому, шел мягкий снег. На улице погасли фонари, а на соседнем кинотеатре выключили световую рекламу. В наших окнах тоже было темно. Я невольно ускорила шаг. «Натянула поводок» — так называет это Борис.
Бедняжка, он уже спит…
Борис возится сто лет, нащупывая ключом замочную скважину, потом вытаскивая ключ из замка. Наконец я включаю свет в прихожей. И в глаза мне бросается пустой крюк, на который он вешает пальто. Моя записка лежит на прежнем месте. Вид у нее явно не читанный…
