За стеной мучили пианино — гаммы вперемежку с «собачьим вальсом». Появилось и нечто новое, робко по складам исполняемое одним пальцем: «Жили у бабу-си два ве-се-лых гу-ся». В этом месте мелодия обрывается, и опять сначала: «Жили у ба-бу-си»…
У Колесниковых окна слабо освещены, там движутся какие-то фигуры, кто-то в белом на фоне окна. Почему-то мне кажется, что это Леха в белой рубашке. Стоит и задумчиво смотрит на освещенные окна нашего дома. И гадает, какое из них мое…
Я ничего не сказала Борису о своем разговоре с Лехой. Я не хочу из этого делать какую-то тайну, но мы должны встретиться и поговорить. Вдвоем, с глазу на глаз. Просто поговорить о жизни!.. Ведь он человек Оттуда, из нашего с Колей детства… Мы должны встретиться наедине.
…Витька пришел раньше, чем я ожидала. Он был мрачен. На мой вопрос, не повздорил ли он с Зельцем, ничего не ответил. И начал сразу стелить. Но бросил на половине и заперся в ванной. Вода страшно шумела — он открыл оба крана. Потом все стихло — ни звука, ни плеска. Я даже испугалась. Постучала ему.
— Ну что? — сказал он.
— Ты скоро? — спросила я.
— Скоро…
И опять тишина. В детстве он запирался в ванной, обижаясь на нас: не хотел, чтобы мы видели, как он плачет…
Господи, почему нет спокойной жизни?..
Я даже представить себе не могу, что между ними произошло. Смотрю вопросительно на Бориса, но он пожимает плечами… Это все Зельц! Подумаешь, гений! Если он на четвертом курсе, а Витька еще не нашел себя… Зато он был в армии! Он прыгал с парашютом! Он был старшим экипажа. Если бы этот Зельц посмотрел на Витьку, когда он в кителе с голубыми петлицами, при всех значках! А мой дурачок! Не умеет себя подать!..
Витька выходит из ванной, гасит свет в своей проходной комнате и плюхается на тахту. Начало двенадцатого, даже Борис еще не лег.
— Что с тобой? — спрашиваю я. — Ты поссорился с Зельцем?..
Он не отвечает.
— Ну и шут с ним! — говорю я. — Что вам осталось? Вздыхать о прошлом еще рано, а будущего у вашей дружбы нет!.. И в этом не ты виноват, а Зельц! Дружбу не консервируют, она действует каждый день, постоянно… Даже в разлуке, да!.. Отсутствие друга, невозможность увидеться, поговорить — как кислородное голодание!.. Твой гениальный Зельц этого не усек!..
Он лежал, отвернувшись к стене. Казалось, что он внимательно слушает, хотя и укрыт с головой. Я ощутила прилив вдохновения.
— А ваша дружба в консервной банке — ей грош цена!.. Можешь так ему и сказать!.. И если он позвонит опять, твой любимый Зельц…
