Пора будить Бориса, но я медлю. А что, если сейчас?.. «Здравствуй. Это Наташа. Какая Наташа?.. Та самая, которую вы с Колей когда-то раскрасили акварельными красками и вам попало от взрослых. Я хочу поздравить тебя с Новым годом и пожелать…»
Я поднимаю трубку и чувствую, как у меня от волнения вспотели ладони. Его номер я помню наизусть. Я слушаю длинные гудки и смотрю на его окна. Освещено лишь одно, то, где торшер.
— С Новым годом! — говорю я. — Это Наташа…
— Здравствуй, Наташа! — говорит он. И не спрашивает какая.
— Леха, милый! Я хочу пожелать тебе счастья…
— Спасибо. Я в этом сильно нуждаюсь…
Что-то в его голосе меня настораживает.
— Ты нездоров? В этом году у тебя нет елки…
— И не только елки. Но это все ерунда. Под Новый год надо быть веселым… Позвони как-нибудь…
— Я всегда смотрю на твои окна, — говорю я зачем-то.
— А ты никогда не думала, что за два года с людьми может всякое произойти?.. — говорит он. И добавляет: — Я всегда ждал твоего звонка!..
У него совсем не изменился голос. Какая я дура, что не звонила два года! Милый Леха Колесников! Друг моего Коли! Единственный свидетель детских лет! На душе у меня тревожно и одновременно какое-то чувство приподнятости — так бывало только в ранней молодости… Неужели я все еще в него влюблена?.. Нет, просто когда-то была в него влюблена. «Так храм оставленный — все храм»…
…Я бужу Бориса. У него свежее, младенчески-розовое после сна лицо. Он мнителен и говорит, что такой цвет лица в его возрасте бывает лишь у сердечников. «За час до смерти», — добавляю я обычно. Мнительность сама по себе тяжелая болезнь, и если есть от нее средство, то это юмор.
— Где ефрейтор? — спрашивает он, зевая.
— Ефрейтор Звонцов отбыл в неизвестном направлении, — рапортую я. — Он велел передать тебе привет…
— Все из-за тебя, — говорит он и берет с блюда пирожок с капустой. — Ты же запретила Мике действовать…
— Да, запретила! Это крайняя мера…
— Такого определения степени наказания не существует! Есть высшая мера!
Он отдохнул, к тому же Борис, как и его брат Мика, любит поесть. Вид празднично накрытого стола приводит его в благодушное состояние.
— Можно, я буду в тапочках? — спрашивает он.
— Ни в коем случае!
— Тетя не заметит…
— При чем тут Тетя? Нельзя пить шампанское из хрустальных бокалов и при этом быть в тапочках!..
Я надеваю свое лучшее платье — голубое с белым. Оно несколько летнее, но в квартире жарко. И потом, к нему у меня есть новые туфли — белые, на небольшой платформе, с модным прямым каблуком. Борис тоже в новом костюме, мы купили его случайно, а сидит он лучше пошитого на заказ. Темно-синяя шерсть выглядит вечером очень эффектно.
