Я стараюсь не выказывать удивления.
— Хочешь есть? Или подождем отца?
— Подождем, — говорит он.
Он настроен спокойно и миролюбиво. Говорит, что какой- то чудак записал ему благодарность в «Книге отзывов», а ремонт был пустяковый. Но почему-то в других местах отказывались чинить…
— Сегодня я оформлял заказы, — говорит он. — Мы чередуемся. Кого только там не увидишь! Один старик приволок радиолу — допотопная, в пластмассовом футляре. Небось до войны еще купил. Толкую ему: «Отец, мы такие не чиним», — а он свое: «Она поет, но тихо! Какая-то лампа села, ты только погляди…» — «Ну, чего на нее глядеть? У нас и ламп таких нет!»… А тут иностранка на своем «мерседесе» подкатывает — мы ей магнитофон чинили. Я с ней по-английски — все ол райт, вери вел! Она смеется: хау мач? Я ей: все в порядке, по квитанции, донт меншен ит!.. Ну, цирк! Еще двоих отпустил, а тот старикан все топчется. Мне его жаль стало. «Давай, говорю, дед, твою бандуру посмотрим»… Нашел дефект, устранил. Она и заорет, как дурная: «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!»… Пластинка та еще! Тридцатые годы, на диске написано «Граммпласттрест». Дед растрогался, сует мне какие-то рубли. Я, естественно, не взял. Тогда он затолкал свой агрегат в клеенчатую сумку и удалился. Потом вижу, возле моего локтя две пачки сигарет лежат. «Товарищи, кто забыл?» Отвечают: «Это ваши. Старик какой-то вам принес»… Между прочим, приличные сигареты, болгарская «Варна»…
— Короче, дали «на чай», — шучу я. На душе у меня поют птицы. Мой сын дома! Не надо торчать у окна и глазеть во двор, в темную пустоту. Можно забыть о часах — смотреть телевизор, пить чай с вареньем, беседовать о том о сем…
— Да, мать! Кого я видел! — радостно вскрикивает он. — Зельца!..
Саша Зельцер был его школьным другом с первого до восьмого класса. Я эту дружбу всячески поощряла. Мне нравился Саша — глазастый, живой мальчишка. И семья приличная: отец — профессор математики, лауреат каких-то премий, мать — завуч в музыкальной школе. Витька очень любил Сашу. Только и слышалось: «Мы с Зельцем», «Зельц и я», «Я и Зельц». Клюшки, гитара, боксерские перчатки — все это «мы с Зельцем»… Саша увлекался то тем, то другим. Его увлечения влетали нам с Борей в копеечку. Потом Зельцеры переехали в другой дом, Саша перевелся в новую школу. Это была специальная математическая школа. Увлечение математикой вытеснило у Саши все другие, а дружба стала ослабевать. Она не оборвалась, как обрывается туго натянутый провод, а как-то провисла, обмякла. Рассуждая логически, я понимала, что Зельц не виноват в том, что его закадычный дружок «не сечет» в математике. Что для Саши это не увлечение, а дело всей жизни. Но я видела, как Витька страдает, и где-то в душе — отбросим логику! — не прощала охлаждения. И теперь, спустя столько времени, какая-то неприязнь осталась.
