Она заставила Аскера перепробовать и суп, и жаркое, и пирожки с грибами, и рыбу, и варенье, и все остальное, что только было на столе, пока Аскер не стал ее клятвенно уверять, что больше не может.
— Ну как же это? — всплеснула руками хозяйка. — Да вы посмотрите на себя: живот — как доска!
Это была правда. По сравнению с жителями деревни, гордо носившими животы впереди себя, Аскер выглядел, словно тростинка по сравнению с вековым дубом. На его талию могли налезть иные браслеты, которые сельчане носили выше локтя для защиты от злых духов.
— Хоть водочки выпейте! — взмолилась хозяйка.
Аскер решил, что такие настойчивые просьбы не должны остаться без внимания, и, к тому же, жирные и пряные блюда не мешало бы запить. То, что хозяйка говорила «водочка» вместо «водичка», его не смутило: он решил, что сказывается разница между хенгорским и северошергизским диалектами. Аскер, думая, что в бутылке вода, налил себе сразу полкружки и осушил единым махом.
Глаза у хозяйки полезли на лоб. Аскер недоуменно посмотрел на нее. Что-то явно было не так, да и «водичка» оказалась очень горькая.
— Водичка у вас горьковата, — сказал Аскер.
— Водичка… — пробормотала хозяйка, постепенно приходя в себя. — Сами гнали из данара, думали — крепкая… Деда Алима со второй рюмки развезло, а уж он — выпивоха хоть куда…
Аскер встал из-за стола, поблагодарил хозяйку за сытный обед и направился к дверям, ведущим на улицу. Затылком он почувствовал, как хозяйка смотрит на его ноги: не заплетаются ли. Но его походка была более чем ровной, и хозяйка отвернулась, что-то бормоча себе под нос.
Аскер прошелся по деревне, полюбовался закатом сквозь деревья, заглянул в сарай к Сельфэру. Начинало темнеть. Спать в деревне ложились рано, и хозяйка поспешила показать Аскеру его комнату. Не зная, чем заняться, он посидел немного у окна, а потом лег спать.
Проспав положенные четыре часа, он проснулся. В окно заглядывала взошедшая луна, и деревья как-то странно чернели в лунном свете. Кругом раздавались шорохи, постукивания и поскрипывания. Лес словно обступил деревню, придвигаясь все ближе и ближе, норовя навалиться своей первобытной мощью и раздавить. Аскеру стало страшно. Он совсем не знал леса, и его дыхание казалось ему чужим и враждебным.
Выкарабкавшись из необъятной перины, Аскер открыл окно и выглянул наружу. Шум леса усилился, к скрипам и шорохам добавились чьи-то завывания, доносившиеся из-за стены деревьев. Аскер потянул носом ночной воздух. Пахло прелой листвой, сыростью и смолой. Каждая веточка и каждый листик пахли по-своему, словно дразня Аскера, заставляя его запутаться в этом обилии запахов.
