» Пританцовывая на цыпочках, с трепетом дожидается ответа. Безупречная Розалия Антоновна, немного прикусив губу, задорно шутит без интонаций: «Немного похоже на говно получилось…» — и проходит далее, с ровной спиной и подбородком вверх.
Марго усмехается, еще не хватало вспоминать всякую мерзость, но она помнит, никак не может забыть — второкурсницей отправляется в Принстонский университет, стажироваться полгода, это несомненное достижение, молодец, девочка, скажет сосед по креслу в самолете, мать пренебрежительно усмехнется: «Ну, может, хоть какую чернозадую обезьяну для себя с ветки снимешь…»
Розка забавляется игрой бликов на ровно оштукатуренной стене веранды, в детстве мать дразнит ее свинтус-пузо, говорит, что не может называть именем Роза такую безобразную толстуху. Девочка перестает есть вообще, потом долго поправляет детское здоровье в клинике Четвертого управления. Розка пожимает плечом, давно это было, давно, ее преувеличенная тень содрогается в такт.
Юля где-то на краю плывущего сознания вспоминает, что своих дочерей Розалия Антоновна крайне редко называла по именам. О, нет, для них существовала масса иных обращений, дружелюбных и семейных.
Выхухоли сифилитичные, мутанты напудреннные, вспоминает Юля, а еще жопы шерстяные, курицы яйцеголовые, все это не способствовало росту ее популярности. Розалии Антоновне было, в общем, все равно, думает Юля.
Вот и получилось, что трем сестрам — Боже, как еще литературно! — тоже было все равно. В общем.
Юлины темные непрозрачные глаза безошибочным локатором отыскали глаза холодные и прозрачные, ей показалось, что либо зрачки просто исчезли, либо они черными пульсирующими отверстиями захватили всю радужную оболочку, чтобы вобрать в себя вместе с неверным светом их льдистое сияние.
* * *
— Ничего особенного. Просто мне же надо с кем-то разговаривать? Не производственные беседы, вся эта ежедневная болтовня, а — разговаривать, что-то рассказывать, в чем-то признаваться, что-то скрывать, немного привирать, приукрашивать действительность…
— А вот это обязательно — привирать и приукрашивать?
— Разумеется. В условиях соцреализма я уничтожусь как класс.
— Седьмой «бэ»?
— He-а, пятый «ю». В детстве, вспоминаю, была просто убита: в какой-то веселой книжке рассказывалось именно про пятый «ю»[25]. Нифига себе ученичков у них было, думала я. Это ж: а, бэ, вэ, гэ…
— Дальше не надо про алфавит, МАЛЫШ.
— Ах, МАЛЫШ?!
— Ладно, ладно, не буду. Я пошутил. Прости, пожалуйста. He-малыш. Так что ты рассказывала? Надо разговаривать?
