— Давай, проводим старый год? Вспомним все хорошее, что в нем было, и простим ему все плохое, что с нами случилось.
В ее бокале таяли льдинки, они звенели о хрусталь, когда она подняла его.
— Пусть так.
Мы выпили. Стася ушла куда-то и принесла мне тяжелую массивную пепельницу. На экране появился наш президент. Мы дослушали его, как водится, выстрелили шампанским, под восторженные вопли Темы, потом открыли балконную дверь и с бокалами вышли на морозный воздух.
Казалось, что с последним звуком боя курантов город взорвался. Темка вцепился в перила, наслаждаясь салютом. Мы со Стасей сдвинули бокалы, я повернул ее к себе, запрокинул голову и поцеловал, но не в нежные, чуть раскрывшиеся от изумления и неожиданности губы, а в висок, туда, где спускалась вниз прядь волос.
Она шевельнулась, и я с сожалением выпустил ее из рук. Охрипшим от волнения голосом сказал:
— С новым годом! Надеюсь, ты успела загадать желание?
Темка замерз, и нам удалось его затащить в комнату. Мы пересели на диван, и он вплотную занялся купленными нами в супермаркете пирожными и мандаринами.
По всем программам показывали праздничные концерты, и неожиданно я услышал начальные аккорды "Калифорнии". Я поднялся и спросил у Темы:
— Разрешите пригласить вашу даму?
Он важно кивнул.
Я чувствовал под руками тепло ее тела под скользким шелком платья и запах ее духов. Подчиняясь мелодии, она покорно плыла в моих руках. Невольно я чуть усилил объятия, и она подняла ко мне спокойное и строгое лицо.
— Извини, — виновато пробормотал я.
Все когда-нибудь кончается, с последними звуками музыки я выпустил ее из рук, даже не пытаясь удержать.
Мы глянули на Темку и расхохотались. Облокотившись о диванную подушку, он крепко спал. Рядом с ним на столе выросла огромная конусообразная куча мандариновой кожуры и оберток от конфет.
— Давай, я отнесу его в детскую? — предложил я.
— Нет. Я обещала ему, что, даже если он нечаянно заснет, я позволю ему остаться здесь.
Стася принесла поднос, и собрала на него Темкин террикон. Потом она переставила на поднос посуду.
Я молча курил, опираясь на подоконник, а она мыла тарелки и рюмки. Натерев хрусталь до блеска, составила посуду на рабочий стол, огляделась, как будто жалея, что ничего больше мыть и вытирать не нужно, и спросила:
— Может быть, кофе или чай?
Мне не понравился ее голос и интонации радушной хозяйки, не знающей, чем еще попотчевать задержавшегося гостя. Я сердито сказал:
— Сядь.
Она послушно села.
