— А в-третьих?
— А в-третьих — всё. Ты уже большой мальчик, не пропадешь.
— Пропасть можно всегда. Я же никогда раньше не играл роль живца, ляпну что-нибудь лишнее, или анекдот неправильный расскажу. Мало ли что.
— Анекдот — это ты можешь, языкастый слишком. Моего прадеда вообще расстреляли за анекдот.
— Про Сталина что-нибудь неприличное поведал?
— Если бы. Я тебе рассказывала.
— Значит, запамятовал, — признался я. — Всегда забываю анекдоты, ты же знаешь.
— Анекдот был таким: «Сначала были вожди, потом князья, потом цари, потом императоры... а потом, сынок, у нас снова появились вожди».
— А! Отлично!
— Да, и в прошлый раз тебе очень понравилось. У нас теперь тоже скоро если и не расстреливать, то вот сажать будут вполне себе. Или на беседу с органами пригласят.
— Это уже, хоть сейчас — пожалуйста. И на беседу, и с органами. Скоро чипы в плечи вживлять начнут, как домашним животным. Есть такой проект.
— Зачем?
— Идентификатор. Вся информация о личности. Вместо паспорта. Удобно, и не потеряешь никогда.
— Ты так говоришь, будто идея тебе нравится.
— Почему нет? — удивился я. — Хотя… совсем забыл… ой…
— Вот тебе и ой. Ладно, тебе пора: у меня еще деловая встреча на сегодня, и времени почти не осталось. Только подготовиться.
— Я пойду, — как-то неловко сказал я. Временами у меня возникают всякие неуклюжести при прощаниях.
— Ну, иди.
— «Стояли звери около двери. В них стреляли — они умирали...»>[1] Стругацкими не увлекалась?
— Нет. Не вижу смысла в этой фразе.
— Тогда — всего доброго, и успешной деловой встречи. Приеду, поговорим еще, да?
— Совсем необязательно. Удачи тебе!
— И тебе, — кисло подтвердил я и ушел, вспоминая известную цитату: «Некоторые женщины не созданы для того, чтобы их приручили. Они созданы быть свободными…»>[2]
Вторая встреча предстояла совсем в другом конце города.
До отхода «Метеора» оставалось уже менее суток, когда я доехал до Приморской, вышел на набережную речки Смоленки и неторопливо пошел в сторону залива навстречу ветру. В восемнадцатом веке реку звали «Мякуша», но в первой половине девятнадцатого ее стали именовать Глухой или Черной речкой. Тогда, для ликвидации одноименности с другой Черной речкой, река была наречена Смоленской, по находящемуся рядом Смоленскому кладбищу, а уже позже она приобрела свое нынешнее название. Потом, при советской власти, прорыли прямой канал, который изменил направление русла реки. После этого она стала втекать непосредственно в залив, тогда как раньше впадала в Малую Неву.
