Словно скорбь в себя вобрали
Всех людей и всех столетий.
— Ты, наверное, не хочешь,
Чтобы я его любила.
У тебя в глазах равнина,
У него в глазах большое
И пылающее солнце.
От лампадки свет внезапно
Залил комнату, как снегом…
У Сената в день восстанья…
Снегом… с негой… с поцелуем…
Богородица не хочет,
Смотрит грозно, без привета.
Я не буду, я не буду.
От меня Она уходит!
Сквозь окно и через липы…
Я бегу за нею следом
С криком: Матушка-голубка,
Солнышко мое, постой же!
И она остановилась,
И сказала: Спи, родная.
Я заснула. Я заснула.
Я все сделаю, как хочешь.
Я заснула. Я заснула.
И спросить и он ответит:
Ты не знаешь? я не знаю.
Ты не помнишь? я не помню.
Хорошо не знать, не помнить.
Я вот знаю, сколько футов
Составляет ярд английский
И в каком году родился
Вольфганг Амадеус Моцарт;
Знаю всякое — и что же?
Мне от этого не лучше,
Мне от этого не легче.
Ведь совсем еще недавно
Люди к небу порывались,
И романтики учили,
Что в другом каком-то мире
Все не так, все по-иному.
Но столетье пролетело,
И следов иного мира
Не могу я обнаружить,
Оглушенный шумом-звоном
Переполненных трамваев
И истошных заголовков
Да синкоп безумной скачкой
По заезженным дорогам
Засоренного эфира;
И лети хотя б в ракете,
Не найдешь иного мира.
Все Америки открыты,
Белых мест на карте нету.
Только изредка, случайно,
Перед сном, когда не слышат,
С головой под одеялом
Бесполезно строишь планы,
Как бы написать поэму,
Где б герои появлялись
Только в легких очертаньях;
Все пунктиром, все не прямо,
Только слабые намеки
Расплывающихся красок,
Только контур от сюжета,
Только аромат от темы.
А за этим — словно отзвук
Колыбельного напева,
Музыкой темно-зеленой
В дрему тихо увлекая,
Листья липы, листья липы…
